ДеметриусДеметриус
»ЖИЗНЬ     »УЧЕНИЕ     »СОЧИНЕНИЯ     »ЭПОХА     »ССЫЛКИ     »АВТОР САЙТА     »МЕНЮ БЕЗ JAVA    
 
   

© И.И.Вегеря, 2006





Игорь Вегеря

МОРЕХОД

© И.И. Вегеря

К ночи он велел развести костер в стороне от лагеря войска и царской палатки – созвав на трапезу всего нескольких приближенных.

Уже отданы были последние распоряжения флотоводцам о времени отплытья, и свет огня на лице царя ясно свидетельствовал о непоколебимости решений.

Скрытая темнотой, невнятно перекликалась стража, не менее сотрапезников монарха удивленная странным застольем.

Царь ожидал, не будучи абсолютно спокоен, но не испытывал он и гибельного ежесекундного страха.

С любопытством взирал он на молчаливо пирующих, исполненный хитросплетений тех слов, что произнесет за него вскоре халдейский маг.

Его царство по эту сторону моря оставалось юной жене и сыну, влюбленным друг в друга.

Всех этих юных дев в садах, развалены башен и марь болот, и дворцы, и реки Вавилона, и диадему оставлял он ради земли своей родины: обезлюдевшей, скудной, немощной и коварной.

От него ожидали слезливых слов старика, глядящегося в могилу. Голос же царя взбодрил их страхом и неизвестностью.

- Вы знаете, - сказал он, - что халдейские маги не велят мне ходить к Аргосу. Мне ведомо также, что никто из вас не желает переправы на другой берег, и многие в сердце своем злоумышляют против царя. Я собрал вас теперь, чтобы испытать…

Затем жрец из халдеев пояснил, что испытание будет состоять в том, что каждый из сотрапезников царя ответит на один из вопросов. Вопросов будет задано по числу присутствующих, и каждый обязан дать ответ на один, выбрав любой из них по своему разумению.

- Поэтому пейте и ешьте, и веселитесь, славя величайшего из живущих царей. Но помните: кто сделает наихудший выбор, получит сегодняшней ночью в дар яд и кинжал…

Виночерпий обнес по кругу кратеру с вином…

Один из военачальников спросил, можно ли будет добавить к ответу и свои пояснения.

Царь глядел в огонь. Он не пил вина и почти не касался изысканных яств. Фигурка пирующего бога лежала рядом с ним на ссохшейся заскорузлой овечьей шкуре.

Языки пламени возгорались и угасали, и если следить неотрывно – в движении их, как в круговращении звезд, угадывалась своя, не исчисленная до пределов закономерность.

Наконец, царь подал знак – маг поднялся, чтобы задать первый вопрос.

Глухо звякнул металл – то ли оружия, то ли чаши…

- Почему одинаково долгими для Одиссея были война и возвращенье на родину?

Молчанье затягивалось, и халдей уже намеревался сказать царю, что надо бы определить и наказание тем, кто не станет отвечать ни на один из вопросов.

Но тут встал поэт, в котором боролись страх не высказать, быть может, гениальных слов, рожденных опасностью, и чреватость гения наказанием.

- …Потому что он воевал за женщину, которой не любил, и возвращался в дом, за который не воевал…

Ответ оказался столь же неожиданным, как и вопрос. Молчание сделалось еще более настороженным.

- Наш же царь, - поспешил добавить ответчик, - воевал за свою родину, и потому его путь…

- Достаточно, - объявил жрец, следуя за вялым жестом монарха.

Поэт радостно оглядел круг сидящих и ухватил кубок.

- Какой путь из Илиона на родину самый краткий?

- Тот, что проложен не коварством – но мечом и справедливостью.

Отвечал флотоводец, и царь ободряюще кивнул старому воину.

Пирующие успокаивались, не чувствуя угрозы в вопросах царя.

Еще более осмелели они, когда на вопрос, возможна ли война из-за женщины, бродячий философ ответил, что возможна, пожалуй, лишь между Лесбосом и Амазонией. Все рассмеялись, и мудрец пояснил:

- Все в этом мире живет за счет смерти другого, и всякий воюет со всеми из-за недостатка в чем-либо. Красота же, и красота женщины, о которой, конечно, и вопрошает царь, не есть нечто, чего может недоставать и чем может овладеть смертный. Но она, напротив, некий избыток жизни, мимолетная гармония мира накануне гибели в объятьях пожара. А кто станет воевать ради собственной смерти?

- Но что происходит тогда с красотой царских жен после гибели законного их повелителя? И должны ли жены делить со своим властелином не одну только жизнь, но – и смерть?

Все видели, как побледнел сын царя, которому и назначался вопрос.

Тот встал и звонким от волнения голосом произнес:

- Все, чем владел царь, достается по праву возмужавшим его сыновьям…

Царь еще раз кивнул в знак согласья – печально и взвешенно.

Пирующие примолкли, понимая, что теперь только и начинается испытание.

Три следующих вопроса, заданные халдеем, были такими:

- До какого срока лучше жить человеку?

- Что сильнее: жизнь или смерть?

И:

- Что должен предпринять человек для обретенья бессмертия?

Ответы гласили:

- До исчерпания всех желаний.

- Смерть.

- Ничего.

Ибо –

Первое:

- Только тогда постигает он, что нет никакой разницы между царем и погонщиком верблюдов.

Второе:

- Лишь смерть и дает цену жизни, которая сама по себе – ничто.

И:

- Бессмертие недостижимо.

- Можно ли в таком случае, - спросил маг, - круг жизни считать завершенным, если желанье бессмертия не исчерпано?

- Бессмертие, - ответил советник царя, - есть не более чем бесконечное повторение прошлого. А возвращение невозможно.

Оставался последний из званных – с молниями в глазах, кто до сих пор хранил настороженное молчание.

Царь подал знак халдею, и после паузы задал последний вопрос сам.

- Каким должно быть погребальным играм над могилой царя?

Тот, кому вопрос предназначался, не отвечал по-прежнему.

Царь окликнул его по имени.

- Мы ждем твоего ответа.

Он встал – с чашей в руках, раздраженный и дерзкий.

- Я полагал, - сказал он, - что царь при любых обстоятельствах обязан держать данное им слово.

- Царь поступает именно таким образом, - пояснил халдей. – Он ожидает ответа.

- Я не испытываю неодолимого желания говорить. А одним из объявленных условий был выбор вопроса самим испытуемым.

- Но вопросов задано по числу пирующих. И это последний из них.

- Я вижу в этом кругу царя, который также не сделал еще выбора, - ответил гордец.

- По-твоему, испытуемый и тот, кто устраивает испытание, равны в правах?

- Да, - сказал гость. – Именно это и следует засчитать мне ответом… Но царь, мне кажется, не может еще объявить о решении. Всякое его слово обернется обманом подобно клятве вернуть мне по смерти моего отца царство, отнятое у меня меньшим братом хитростью – пока не подвергнется испытанию также халдей, говорящий не от своего имени, ибо наш царь окружил себя чужеземцами, унизив воинов своей родины. И разве не один лишь прорицатель способен указать верно, каковым будет состязание над могилой царя? И также волхву должно быть известно о лучшем употреблении царских даров: кинжала и яда. А если халдей достаточно искусен в своем ремесле и правдив – он одним словом ответит на оба вопроса.

- Да, – произнес маг бесцветным пророческим голосом. – Это слово – кровавым

Вскрикнула птица, звякнул во тьме доспехами воин, и порыв ветра отнес далеко в сторону искры костра.

- Теперь я хотел просить позволения удалиться, - сказал молниеглазый. – День будет трудным.

Халдей наклонился и тихо спросил о чем-то царя.

Тот покачал головой, не соглашаясь.

Маг шепнул что-то еще…

Затем встал и возвестил:

- Все могут идти. Царь объявит решение завтра.

Гости поднялись – уходя словно нехотя, будто что-то еще надеясь сказать, пояснить, добавить к своим словам. А наследующий все богатства и земли по эту сторону моря сделал даже несколько нерешительных шагов к сидящему у костра старику – но царь лишь слабо махнул рукой: завтра, завтра…

И когда они остались на пиршественном пепелище вдвоем, жрец сказал:

- Царь напрасно испытывает судьбу. Дни его жизни по ту сторону моря сочтены. Но царь еще может изменить свою волю.

- Послушай, маг. Ты никогда не поймешь меня. Большую часть жизни я провел на чужбине. Здесь я стал мореходом, а затем и царем. Смерть столько раз смотрела в мои глаза, что я научился отличать ее усмешку от черноты безразличия. И прежде, чем встретиться последний раз с нею в Аргосе, путь к которому вовсе не близок, я увижу еще родину…

- Да, - промолвил халдей, глядя в огонь. – Мне не понять этой тоски. Но я знаю, что родина царя всегда совпадает с границами его царства…

- Что ж, эти границы также еще в моей власти. Дожидаясь упокоения на этом берегу, я лишь взращу вражду между сыновьями, которые, словно куклу, станут таскать по земле тело мертвого старика. Но я хочу поступить, как мудрый египтянин, который еще при жизни отдал правление страной своему сыну…

- …И поступком этим также посеял раздор. А старший из его сыновей дерзит здесь, являясь гостем царя. И я полагаю, царь напрасно отпустил сегодня его, ибо, как всякий египтянин, он вероломен, и знает, что яд и клинок лучшие союзники в борьбе за царство, нежели доброе имя.

- Это звезды говорят о том, что он опасен царю? Или ты раздосадован, что и тебя вынудили подвергнуться испытанию? Согласись, ответ твой достаточно мрачен…

- Ответ правдив… И я должен сказать также, что царь рискует не только собственной жизнью, но и жизнью тех, кто искренне предан ему – оставляя их рядом с человеком коварным и злобным…

- Ты сердишься на него… Он молод и горяч, и не таит этого под ласковыми и льстивыми речами. А мысль его порою точна и величава по-царски. Ведь я и в самом деле хотел испытать и тебя… Но спросить я хотел совсем о другом.

- Я слушаю, царь.

- Скажи, маг, мудрец, прорицатель – скажи мне, старику, которому не дано уже изменить своих же решений – есть ли на земле любовь бескорыстная, а если есть, у кого сильнее и истиннее она: у жены, сына, матери, друга?..

Халдей переломил хворостинку, которую на протяжении всей трапезы держал в руках.

- Царь спрашивает о вещах недоступных моему пониманию. Мудрец оттого и одинок, что не обманывается призрачностью ни любви, ни дружбы. Но я дам ответ, который считаю верным, ибо не хочу уклоняться. Ответ таков: наши дети испытывают к нам жалость, поскольку знают, что мы умрем прежде них; мы их жалеем, ибо рожденные нами к жизни, они также умрут. То, что именуют любовью к женщине или женщины, также не бескорыстно, ибо любящий всегда ищет взаимности. А потому, - добавил жрец, - и возвращенье на родину невозможно, и само желанье сие суть заблуждение. Ведь и там нет ни ждущих, ни любящих, ибо стариков и царей терпят до времени…

Они посидели еще вблизи угасающего огня.

Затем жрец поднялся, молчаливо испрашивая позволенья уйти.

- Ты прав – спать, - изрек царь. – Сегодня, халдей, ты прав был во всем. И потому решенье свое я объявлю утром.

…Невидимые прежде воины, служители, музыканты обступили кострище, грея над угольями иззябшие руки…

Ежедневно новое солнце встало над старым миром.

Принесены были установленные жертвы Посейдону, Аиду, а также отцу их Кроносу, которые оказались неблагоприятны.

Тем не менее царь, которого некому было больше понимать и любить, взошел на корабль. Море, в отличие от знамений, благоприятствовало царю. Вскоре он высадился на противоположном берегу пролива – у стен города, вовсе уж близкого его родине.

Его не смутило и то, что в свите, как доложили, отсутствовали халдейский жрец и молниеглазый египтянин. Халдея, по данным надзора, видели всходящим на триеру, отплывающую то ли к Родосу, то ли к Косу, и если будет повеленье царя… Но он опять лишь невнятно махнул рукой, оставляя до поры безнаказанным его бегство… Старейшины города непременно хотели показать царю, на чьих монетах и поныне чеканился не гордый профиль, но якорь – древний алтарь, воздвигнутый, по преданью, самим Ясоном перед отплытьем в Колхиду. Слушая дорогой рассказ о женщине, погубившей из любви к герою отца и брата – царь думал о том, что страх жреца недостоин и жалок, но доступен прощенью. Тем более, не могло быть никакого сговора между ним и молниеглазым, которого он заметил уже вблизи алтаря. Египтянин подавал знаки царю, и тот призывно взмахнул юноше, который уже прокладывал дорогу в толпе, быть может, имея известия о беглом халдее. Голос проводника становился все фальшивей и громче, и порою гость поправлял даже неверный стих известной всем драмы, чем смущал декламатора. Об измене и смерти царь знал достаточно. С гораздо большим интересом наблюдал он за ловким сыном старого боевого товарища, который на ходу, словно заклинание выкрикивал слово “дар”, и намеревался уже задать вопрос о трусливом жреце и этом неведомом пока свертке над головой – но ему опять пришлось обернуться к говорливому своему спутнику, ибо они достигли, наконец, места, от которого и начинали когда-то свой поход аргонавты, и проводник сказал:

- Вот этот камень… Мы называем его Аргос…

G

        Читайте также:

ИГОРЬ ВЕГЕРЯ. ПРОЗА.

ПРОЕКТ ДЕМЕТРИУС.
      Найти: на
ЧИТАЙТЕ: https://demetrius-f.narod.ru/index.html
Обновления

Книга Экклезиаста

Септуагинта

Письмо Аристея

Афины

Александрия





Hosted by uCoz