АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ МАЯК

© И.И. Вегеря, 2007

Цели строительства.

Историческая обстановка.

Строительные и технические решения.

Слава и гибель маяка. 

        

          Цели строительства.

Александрия Египетская, которая со дня своего основанная в 332/1 г. до н.э. задумывалась как важнейший укрепленный и торговый центр на пересечении морских, речных и наземных путей трех континентов, конечно же, должна была иметь собственную хорошо защищенную гавань, одним из обязательных элементов которой со временем должен был стать маяк. Но поскольку место выбранное для строительства города не имело удобной и естественным образом защищенной гавани, для ее оборудования  требовалось проведение целого ряда серьезных инженерно-строительных работ, из которых первоочередными являлись строительство дамбы, соединяющей берег с островом Фарос, и сооружение мола, ограждающего гавань от подводных скал, а также ила и песка, который в изобилии несут в море многочисленные рукава Нильской дельты.

 

Фрагмент карты Нижнего Египта с сайта https://www.mnsu.edu/

Поэтому одной из главнейших задач, которую должно было решить строительство маяка, являлось обеспечение безопасности мореплавания в прибрежных водах, следствием чего стало бы увеличение  объемов торговли, осуществляемой через Александрийский порт. Впрочем, для этого не требовалось сооружение маяка, которые сделался бы одним из семи чудес света. Даже маяк высотою в 35 м, каковым являлся Колосс Родосский, для этих целей был несколько черезмерен.

По-видимому, в число наиболее важных функцией Фаросского маяка входило обеспечение безопасности столицы государства Птолемеев от нападений с моря, откуда могла исходить наибольшая угроза для Египта, который естественных образом был защищен от нападений врагов на суше. Именно для этой цели требовался наблюдательный пункт значительной высоты, который обеспечивал бы обнаружение противника на значительном расстоянии от берега. Особую актуальность данному вопросу придавало отсутствие вблизи Александрии каких-либо естественных возвышенностей, на которых могли быть организованы такие наблюдательные пункты.

Однако сооружение подобного колосса являлось мероприятием чрезвычайно дорогостоящим, и повлиять на принятие решения о начале его строительства могли лишь обстоятельства исключительного характера.

Одним из таких событий, вероятно, явилось внезапное вторжение флота Деметрия Полиоркета в бухту Пирея в 307 г. до н. э., причиной которого было именно несвоевременное обнаружение и опознание вражеской эскадры^[1] – повлекшее за собой изгнание из Афин Деметрия Фалерского, который через девять лет после этого события оказался при дворе Птолемея I Сотера в качестве одного из ближайших советников, являя собой живой пример пренебрежения необходимыми мерами безопасности^[2].

Второе – это достаточно неожиданное ночное появление флота того же Деметрия Полиоркета уже у берегов Египта в 306 г. до н. э. во время неудавшегося похода Антигона Одноглазого против Птолемея Сотера^[3]. В данном случае спасительницей Египта оказалась морская стихия, которая изрядно потрепала флотилию Деметрия во время похода, потопив или сделав небоеспособной большую часть его эскадры.

Однако, строительство столь грандиозного сооружения требовало значительных финансовых, интеллектуальных и трудовых ресурсов, которые не могли быть привлечены в неспокойное военное время. Благоприятная обстановка для начала строительства сложилась к началу III в. до н. э., когда, приняв титул царя, Птолемей завоевал Сирию, уведя в Египет в качестве рабов огромное количество евреев. Еще более важными событиями оказались смерть Антигона,  злейшего врага Птолемея, раздела его царства между диадохами, а также заключения мира между Птолемеем Сотером и Деметрием Полиоркетом в 299 г. до н.э.

Именно 299 г. до н.э. некоторые источники указывают датой начала строительства маяка на острове Фарос. Однако, вернее всего, в этот год были начаты инженерно-строительные работы иных портовых объектов (молов, дамбы соединяющей берег с островом Фарос и т.п.), без которых сооружение и эксплуатация маяка не только была бы затруднена – но при определенных обстоятельствах могла, наоборот, облегчить вражескому флоту задачу по внезапному появлению в гавани Александрии.

Пожалуй, непосредственно строительство  маяка было начато в конце 285 или начале 284 г. до н.э. Именно в 285 г. до н.э. о.Фарос был соединен дамбой с материком, что, безусловно, облегчало проведение строительных работ. В этом же году соправителем Птолемея Сотера был поставлен его сын Птолемей Филадельф, воспитанник Стратона-физика, и идея строительства маяка получила могущественного и энергичного сторонника, интересующегося в том числе и технологией процесса. К этому же времени флот Птолемеев приобрел господство на море, Египет овладел портовыми городами Тир и Сидон, а 286 г. до н.э. Птолемей Сотер выступил также и в качестве протектора Союза островитян. Таким образом, функционирование маяка должно было обслуживать многократно возросший товарооборот через порты Александрии.

 

Александрия из Атласа по истории Древнего мира.

В пользу того, что строительство Александрийского маяка началось не ранее конца 285 г. до н.э. косвенным образом свидетельствует и «Письмо Аристея». Если признать, что александрийский перевод священных книг иудеев на греческий, Перевод Семидесяти, был осуществлен в октябре – декабре 285 г. до н.э. (а к тому, я полагаю, есть все основания^[4]), то указание автора «Письма», что место, в котором работали толковники (красивое уединенное здание на дамбе в северных кварталах о. Фарос) было «восхитительном из-за его спокойствия и веселости» (Письмо Аристея, 301 – 307), достаточно определенно указывает на то, что ко времени окончания Перевода Семидесяти, строительство Маяка начато не было^[5]. 

          Историческая обстановка.

Одновременное осуществление двух таких великих деяний, как Перевод Семидесяти и строительство Маяка едва ли было возможно и по причине чрезвычайной дороговизны обоих мероприятий.

От Плиния Старшего^[6] нам известно, что строительство александрийского Маяка обошлось в сумму близкую к 800 талантам. По, видимому, такие же средства Птолемеям пришлось потратить и на мероприятия сопряженные с переводом священных книг евреев на греческий. Во всяком случае, из «Письма Аристея» известно, что сумма выкупных платежей за освобождение из рабства египетских иудеев составила более 600 талантов (Письмо Аристея, 27). Если к этому прибавить затраты Птолемея Филадельфа на подарки Иерусалимскому Храму, снаряжение посольства в Иерусалим, семидневный философский пир в Александрии с участием толковников, средства для обеспечения работы переводчиков в течение семидесяти дней и т.п., то бюджеты обоих проектов окажутся весьма близкими, если ни вовсе равновеликими.

При этом необходимо учитывать, что в то же самое время огромные средства выделялись царской казной на содержание Музейона и Библиотеки.

Но, возможно, даже более важным обстоятельством, имевшем непосредственное отношение к принятию решения о начале строительства Маяка, явилась борьба между различными придворными группировками за влияние на обоих Птолемеев, отца и сына, которые с 285 г. до н.э. являлись соправителями Египта.

По всей видимости, эта борьба разворачивалась между партиями советников царя-отца и царя-сына, представленными, с одной стороны, Деметрием Фалерским, Манефоном и их сторонниками из числа философов, жрецов и ученых-филологов Александрийского Музейона, с другой – гораздо более молодыми единомышленниками Птолемея Филадельфа, которые, будучи взращены на учении Стратона-физика, исповедовали гораздо более «приземленные» технократические идеи.

Косвенное подтверждение такому положению дел мы находим в том же «Письме Аристея», который в числе вопросов, заданных царем толковникам из Иерусалима, приводит и такие: «Кого мужу следует избирать себе в советники?» (Письма Аристея, 264); «Как приобрести друзей, мыслящих одинаково с собою?» (Письма Аристея, 190). По-видимому, совершенно не случайно молодым царем был задан и вопрос о том, как ему строить так, чтобы построенное сохранилось после него (Письма Аристея, 258)^[7]. Вероятно, этот вопрос царя следует прямо соотносить с ветхозаветной легендой о строительстве Вавилонской башни, а также заповедью, данной иудеям, которая запрещает делать себе кумира и всякое изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли (Исход, 20:4) – поскольку до начала работы над Переводом Семидесяти Птолемея Филадельфа, конечно, должны были информировать хотя бы об основных положениях иудейской религии и мировоззрения.

Учитывая вышеизложенное, можно с достаточно высокой степенью вероятности говорить о том, что противостояние партий советников старого и молодого царя, в итоге было переведено на уровень вечного и высокого философического спора о том, что же является истинным сокровищем для человека: обладание мудростью, позволяющей человеку находить счастье внутри себя, или владение совокупностью неких материальных благ и технических приемов, толкающего человека на поиск блаженства в предметах и явлениях материального мира; покорность божеству или потворство собственной неуемной гордыне. Вопрос формулировался именно так: что является истинным ориентиром для страждущей (читай – всякой) души человека: мудрость, источником которой являются Книга и Библиотека, или некий искусственный источник света, позволяющий заблудшему мореплавателю ориентироваться в пространстве, конечно, несколько легче – но ничуть не надежнее, нежели свет звезд, которые видны, к тому же, не только в непосредственной близости от Александрии.

При этом ценой вопроса было не только наличие или отсутствие финансирования Перевода Семидесяти или строительства маяка. Борьба между «физиками» и «лириками» велась, на самом деле и в конечном итоге, за то, что станет символом новой империи, нового мира, новой культуры — ибо птолемеевский Египет очевидно выдвигался в лидеры эллинистической цивилизации. Но это был также и спор двух конкретных неординарных личностей – Деметрия Фалерского и Сострата Книдского, каждый из которых, в итоге, оставил свой неизгладимый след в истории: первый, скрыв свое авторство под достаточно прозрачным псевдонимом Экклезиаст^[8]; второй – оставив свое имя под слоем штукатурки, поверх которой огромными буквами было начертано имя ПТОЛЕМЕЙ^[9].

При этом, впрочем, не стоит преуменьшать и роли самого Птолемея Филадельфа (а равно - и его отца Птолемея Сотера), который не приняв безоговорочно доводов ни одной из сторон, отыскал возможности для осуществления обоих проекта, предоставив, тем самым, рассудить спор двух мировоззрений самой истории. 

Строительные и технические решения.

Строительство маяка на острове Фарос было начато в 285/4 г. до н.э. после того, как остров был соединен с материковой частью Александрии дамбой. Возможно, дополнительным аргументом в пользу незамедлительного начала строительства послужило то, что в 288 г. до н.э. на острове Родос, который являлся одним из основных конкурентов птолемеевского Египта в средиземноморской морской торговле, также было начало сооружения маяка. Однако, материальные и интеллектуальные ресурсы Родоса и Египта были несопоставимы. Поэтому строительство Фаросского маяка было закончено к 279 г. до н.э., тогда как сооружение Колосса Родосского продолжалось в течение 12 лет и было завершено лишь в 276 г. до н.э. При этом размеры маяка в Александрии были гораздо более внушительными, нежели маяка на Родосе.

По свидетельству античных авторов маяк располагался на скале на восточном берегу о. Фарос.

Маяк на о.Фарос с сайта bible.archeologie.free.fr 

Точных сведений о конструкции и размерах Фаросского Маяка до наших дней не сохранилось. Однако есть основания полагать, что высока маяка составляла от 111 до 180 м (высота Колосса Родосского около 35 м). Основание маяка имело мощный фундамент из гранита или известняка с длиной стороны квадрата около 180 – 190 м. На этой площадке располагался дворец или крепость с четырьмя башнями по углам. Из центра крепости поднималась башня самого маяка, размер каждой из сторон основания которой составлял около 30,5 м.

 

Фаросский Маяк с сайта 7 чудес света.

Конструктив башни маяка состоял из трех ярусов. Нижний ярус высотой 60 – 80 м имел форму сориентированной по главным сторонам света четырехгранной башни, которая, сужаясь кверху, венчалась зубцами. Нижний этаж служил основанием следующего яруса – восьмигранной призмы высотой около 40 м, каждая из сторон которого была сориентирована по направлениям восьми главных ветров. Верхняя часть маяка представляла собой колоннаду из 8 цилиндрических колонн, которые поддерживали купол, увенчанный позолоченной статуей повелителя морей Посейдона высотой 7 – 8 м. По некоторым сведениям позолоченная статуя Посейдона имела лицо основателя города – Александра Великого. Основными материалами при строительстве башни служили известняк и гранит. Внешняя облицовка маяка была выполнена из белого мрамора.

Внешний вид и внутреннее устройство маяка с сайта web.rgzm.de

Внутри башни имелись пологие винтообразная лестница и пандус, по которому на площадку верхнего этажа, где в темное время суток разводился огонь, при помощи повозок, запряженных ослами доставлялось топливо. Пламя гигантского костра, за которым специальные служители вели постоянное наблюдение, поддерживалось либо просмоленными дровами, либо нефтью^[10]. Свет на башне (да и сама башня в дневное время) призван был облегчить мореплавателям ориентацию в морских пространствах, а также предупреждать их об близости отмелей и подводных скал. В туман и непогоду об этих опасностях мореплавателей предупреждал трубный звук, издаваемый золотым рогом одной из женских фигур, установленных на башне маяка. Функциями других женских статуй из позолоченной бронзы было указание направления и силы ветра, а также морских волн, возвещение времени по солнечным или водяным часам. Одна из этих статуй, поворачиваясь, постоянно указывала рукою на солнце; с заходом солнца рука статуи опускалась. Возможно, эти хитроумные фигуры-автоматы были установлены через несколько лет или десятилетий после окончания строительства маяка, когда в Александрийском Музейоне работали выдающиеся математики и инженеры античности Евклид, Архимед, Ктесибий, Герон.

Однако, идея маяка с точки зрения обеспечения безопасности мореплавания не была абсолютно безупречной. На это указывал еще Плиний Старший, который писал о Фаросской башне в своем «Естествознании» : «Польза ее в том, чтобы предупреждать своими огнями идущие ночью корабли о мелях и входах в порт… Опасность — в непрерывности огня, как бы не принимали это за звезду, так как издали вид их сияний сходен»^[11].

И действительно, огонь маяка, усиленный зеркалами из полированной бронзы или стекла и видимый за 50 – 60 км, а по некоторым сведениям – за 100 км в отдельных случаях мог привести к ошибкам мореплавателей, которые определяли свое местоположение по звездам.

Однако, здесь следует учитывать, что обеспечение безопасности судоходства не было единственной технической задачей маяка. Возможно, гораздо более важным являлось предупреждение внезапного нападения со стороны моря. Во всяком случае, Фаросский маяк не был сооружением, которое в полной мере соответствует современному представлению о маяке. Идея использования береговых костров для облегчения ориентирования мореплавателей, как и идея устройства ложных маяков в целях уничтожения вражеских флотов на отмелях и прибрежных камнях использовалась задолго до строительства Александрийского маяка. Новшеством александрийских инженеров являлось именно использование зеркал-отражателей которые усиливали и концентрировали световой пучок. Именно поэтому Фаросский Маяк следует считать прообразом современного прожектора или фары, что, собственно, оказалось запечатлено даже в современном названии этого оптического прибора. Именно это техническое решение давало возможность освещать морское пространство на значительном расстоянии, позволяя обнаруживать вражеские корабли за многие десятки километров от порта Александрии.

 

Свет Александрийского Маяка с сайта https://library.humboldt.edu/ 

Слежение за передвижениями по морю, по-видимому, велось круглосуточно и круглогодично. Для этих целей, а также для отражения возможного внезапного нападения, на территории крепости и маяка находился постоянный гарнизон, обеспеченный солидными запасами продовольствия и пресной воды, вооружения, боеприпасов и топлива для костра Маяка. Собственно, Маяк являлся лишь одним, хотя и очень важным, звеном в системе прибрежной обороны Александрии. Главной задачей гарнизона маяка являлось своевременное обнаружение вражеских кораблей для обеспечения запирания александрийских гаваней от входа незваных гостей. Впрочем, будучи хорошо укрепленной крепостью, маяк мог выдерживать и длительную осаду, и обеспечивать защиту города от вражеских кораблей в случае их приближения к порту Александрии.

Еще одной функцией Александрийского Маяка являлась демонстрация могущества и богатства государства Птолемеев. Это прекрасно понимали не только египетские монархи, но и строитель маяка Сострат Книдский, который дабы увековечить память о себе, высек собственное имя на каменных блоках основания маяка. Вот что сообщает об этом Лукиан: «Итак, построив такое сооружение, строитель внутри на камнях написал собственное имя, а затем, покрыв его известью, написал поверх имя тогдашнего царя, предвидя, как это и случилось, что оно очень скоро упадет вместе со штукатуркой и обнаружится надпись: «Сострат, сын Дексифана, книдиец, богам-спасителям за здравие мореплавателей». Он считался не со своим временем, а с вечностью, пока будет стоять маяк - произведение его искусства»^[12]. 

Слава и гибель маяка.

Сразу же по окончании строительства маяк был признан одним из семи чудессвета, являясь предметом восхищения всего античного мира.

Еще в 3 в. до н. э. Посидипп написал о только что выстроенном маяке: 

                    ...Всюду за множество верст видная путнику днем;
                    Ночью же издали видят плывущие морем все время
                    Свет большого огня в самом верху маяка,
                    И хоть до Таврова Рога готовы идти они, зная,
                    Что покровитель им есть, гостеприимный Протей.

В восторженных тонах описывали маяк Страбон и Плиний Старший. Маяк сделался символом Александрии. Его силуэт чеканили на монетах, изображали на сосудах, отливали и вырезали в виде сувенирных статуэток для греческих и римских путешественников.

Огонь Маяка светил вплоть до IV в. н.э., пережив и падение династии Птолемеев, и завоевания Александрии римскими легионами. Во времена Клавдия и Нерона маяк, страдавший от землетрясений и выветривания камня, восстанавливали. Однако 21 июля 365 года античный исполин был разрушен сильнейшим в истории Египта землетрясением, когда часть города ушла под воду и в одночасье погибло 50 000 жителей Александрии. Но даже в сильно разрушенном виде высота маяка составляла около 30 метров, являясь хорошим ориентиром на равнинном александрийском берегу. В таком виде маяк простоял до XIY в., когда после очередного землетрясения он был разобран на камни, а цоколь маяка был встроен в средневековую крепость. Впрочем, по иным сведениям, основание маяка вместе с частью других прибрежных александрийских земель ушло под воду, и в настоящее время находится на дне александрийской бухты.

Современная реконстукция вида маяка с сайта www.lsg.musin.de