АЛЕКСАНДРИЯ

в IY – III в.в. до н.э.

© И.И. Вегеря, 2007

          Основание города.

          Проектирование и строительство.

          Население и городское устройство.

          Александрия как административный центр.

          Экономика Александрии.

          Александрия как культурный и научный центр.

          Город Александра.
 

Основание города.

Александрия, сделавшаяся впоследствии столицей птолемеевского государства, была основана Александром Македонским во время его похода в Египет в 332/1 г. до н.э. Первоначально Александр, который согласно легенде был рожден от бога Аммона или последнего египетского фараона Нектанеба II, хотел основать город своего имени в ином месте. Он даже обнес участок, избранный для строительства, стенами – но во сне ему явился седовласый старец, который указал другое местоположенье для города:

На море шумно-широком находится остров, лежащий

Против Египта; его именуют нам жители Фарос.

Согласно одной из версий, передаваемой римскими историками^[1], Александр получил это предсказание в святилище бога Аммона, на обратном пути от которого он и вышел к морскому берегу у острова Фарос. Более достоверные источники^[2], которые основывались на сведениях, передаваемым очевидцами этих событий Аристобулом и Птолемеем Лагом, сообщают, что сие сновидение случилось прежде посещения Александром святилища Аммона, а именно – по пути из Мемфиса к Канопскому устью Нила. Тотчас после этого вещего сна Александр направился к указанному ему месту, и проплыв кругом залива Мариа оказался на побережье,  где располагались около полутора десятков рыбацких поселений, наиболее крупный и известным из которых был Ракотис. Здесь же в непосредственной близости от берега и лежал остров Фарос.

Карта с сайта Египтология.

Первой мыслью Александра было основать город на самом острове^[3], который служил бы неприступной крепостью для врагов. По видимому, эти соображения царя были навеяны событиями недавней и весьма продолжительной осады Тира^[4], который также находился на острове. Однако, остров Фарос оказался недостаточно велик для огромного поселения, который намеревался основать Александр. Тогда царь принял решение строить город на побережье, Фарос же должен быть стать одной из его частей. Для этого Александр приказал соединить материк и остров дамбой, что, вероятно, также было подсказано инженерно-строительными решениями, уже осуществленными во время осады Тира. К тому же дамба, по мысли  Александра, позволяла устроить современный хорошо защищенный порт – поскольку само побережье не имело удобной естественной гавани.

Первоначальные размеры, которые определил Александр для нового города, были поистине грандиозны. По свидетельству Ахилла Татия «длину города Александр определил от так называемой Пандисии до Гераклова устья, а ширину от Мендесия до малого Гермуполиса... Однако Навкратиец Клеомен и родосец Динократ не советовали ему основывать такой большой город, потому что не хватит людей для его заселения. И даже если он будет заполнен, то торговцы не смогут обеспечить его продовольствием. Да и жители в самом городе будут склонны к раздорам, раз он так беспредельно велик. Ведь жители малых городов легко прислушиваются к добрым советам и занимаются полезными делами, между тем как множество разных племен, живущих в огромном городе, бывают даже и незнакомы друг с другом».

Вслед за тем были определены реальные размеры будущего города. При этом Александр непосредственно участвовал в принятии важнейших градостроительных решений. Помимо места строительства дамбы к острову Фарос, им также были определены направления и протяженность главных магистралей города, места для центральной торговой площади, святилищ и царского дворца. Когда общая концепция строительства была определена и Александру был подан более детальный план города, царь начертал на нем пять первых букв греческого алфавита: A, B, G, D, E – что означало: «Александрос Василеве Генос Диос Эктисе» — «Александр-царь, порождение Зевса, основал...». Это являлось предзнаменованием того, что город будет прославлен словесными науками^[5].

Другое предначертание великой судьбы Александрии связано с тем, что направляясь в святилище Аммона и желая оставить строителям города знаки, согласно которым они могли бы точно возводить намеченные им городские стены, а также другие объекты, Александр то ли по македонской традиции, то ли из-за отсутствия мела, отметил очертания основных городских сооружений на земле ячменем (или ячменной мукой) – но налетевшие  с озера, моря и реки бесчисленные птицы тут же склевали зерно. Царь был весьма встревожен этим обстоятельством. Однако прорицатели среди которых выделялся Аристандр из Телмесса, во многих случаях правильно предсказывавший Александру, разъяснили, что основанный царем город будет процветать и изобиловать всеми плодами земными, питая при этом людей самых различных стран.

Удовлетворенный столь благоприятным началом своего нового дела Александр отбыл в святилище Аммона вопросить об иных своих начинаний и собственной судьбе, распорядителем строительных работ в Александрии оставив родосского архитектора Динократа. 

Проектирование и строительство.

Огромное значение в формировании архитектурного облика Александрии сыграло то обстоятельство, что город строился по общему генеральному плану практически с нуля. Жители тех нескольких рыбацких египетских поселений, которые располагались на территории нового города, хотя и получили право называться александрийцами, были отселены на расстояние тридцати миль от городских стен. Сами поселки были ликвидированы – названия некоторых из них (например, Ракотис) передали, однако, свои имена отдельным района нового города.

Одной из особенностей строительства было проведение нулевого цикла инженерных работ, во время которых по предложению ливийского инженера Гипонома была устроена целая сеть изливающихся в море каналов, названных «гипономами», по которым нильская вода могла поступать в дома городских жителей, предварительно очищаясь от ила и иных твердых частиц в специально устроенных отстойниках^[6]. Другое новшество состояло в том, что по приказу Александра^[7] грунт, вынимаемый для закладки фундаментов вывозился и складировался в одном месте, в результате чего образовался искусственный холм, названный Коприя.

Местоположение города на песчаной косе между Средиземным морем и озером Мареут предопределило форму городу, которая, по утверждению античных авторов, напоминала хламиду или македонский военный плащ. Планирование городского пространства осуществлялось по системе архитектора Гипподама. Направление городских улиц выбиралось не только исходя из топографических особенностей местности – но также учитывало и направления господствующих ветров. Благодаря этому даже в летнее время климат Александрии являлся достаточно мягким, а воздух целебным, поскольку соседство двух морей наряду с открытостью города северным ветрам (етесиям) обеспечивало необходимую прохладу, не допуская застойных явлений в атмосфере и высокой влажности воздуха. Достаточно умеренному и здоровому климату способствовало также и то, что приходящиеся на начало лета разливы Нила, вода из которого поступала по каналам в озеро Мареут, не допускали заболачивания прибрежной полосы, предотвращая образования вредных и болезненных испарений.

План города, согласованный с Александром, предполагал наличие двух главных, расположенных под прямым углом, городских магистралей, каждая из которых пересекала город из конца в конец. Главная улица города тянулась с востока на запад от Ворот Солнца до ворот Луны и имела длину около семи с половиной километров. Ширина этой  магистрали, предназначенной для проведения  парадов и торжественных процессий составляла около 30 м, была окаймлена тротуарами и имела твердое мощенное покрытие. Другая главная городская артерия, пересекавшая город  с юга на север, имела такую же ширину, но была разделена рядом деревьев на две широкие аллеи.

Александрия из Атласа по истории Древнего мира. 

Таким образом, город был разделен главными городскими магистралями на четыре квартала. Внутриквартальные улицы располагались строго параллельно двум главным  магистралям города, но ширина их составляла не более 6 – 7 м, что было вполне достаточно для обеспечения  городского движения и являлось оптимальным в условиях достаточно жаркого климата Александрии. По видимому, за пределами городских стен первоначально находился пятый самый восточный квартал Александрии, где жила исключительно иудейская община города. Еще западнее, также за пределами городских стен, находился Ипподром. За восточной стеной города располагался Некрополь – город мертвых.

Наиболее важной частью города являлся северо-восточный квартал Брухейон, в котором располагались комплекс царских дворцов, окруженный садами, усыпальница Александра Великого, театр, а также  Александрийский Музейон и Библиотека. В юго-западном квартале Ракотис, населенном в основном египтянами, находились Агора, храм Сераписа и малая дочерняя библиотека. Отдельным районом города являлся остров Фарос, вполне сравнимый по своим размерам и численностью населенья с античным городом средней величины.

Одной из особенностей Александрии являлось и то, что все городские строения были выполнены из камня. Гранит и мрамор для наиболее ответственных сооружений, каковыми являлись комплекс царских дворцов и Маяк, ввозился в Египет из других стран. Цезарь, который во время Александрийской войны 47 г. до н. э., дабы не допустить захвата города со стороны моря, приказал поджечь находящийся в гавани флот, и пламя, как утверждают, охватило в том числе и прибрежные складские помещения с книгами, писал, что «в пожарном отношении Александрия достаточно безопасна, так как при постройке домов там не применяют ни деревянных перекрытий, ни вообще дерева: они имеют каменные стены и своды и бетонированную или сделанную из каменных плиток крышу»^[8].

Однако, наиболее интересные градостроительные решения были связаны с портовыми сооружениями Александрии, которая изначально замысливалась не только как административный центр Египта, но и - морская крепость, способная и защитить город, и обеспечить ему военное и торговое господство на море. Но поскольку место выбранное для строительства города не имело удобной и естественным образом защищенной гавани, для ее оборудования  требовалось проведение целого ряда серьезных и дорогостоящих инженерно-строительных работ, из которых первоочередными являлись строительство дамбы, соединяющей берег с островом Фарос, а также сооружение мола, ограждающего гавань от подводных скал, а также ила и песка, который в изобилии несут в море многочисленные рукава Нильской дельты.

Дамба длиною в семь стадий (около 1240 м), соединившая остров с материком, являлась ключевым элементом порта Александрии. Помимо того, что она обеспечивала сухопутное сообщение с островом, в том числе в период строительства Фаросского Маяка, дамба делила рейд на две гавани: западную Большую гавань и восточную Евност (Счастливого возвращения). Обе гавани сообщались между собою – поскольку дамба не имела непосредственного примыкания к острову и материку, а мосты перекинутые от Гептастадия к обоим берегам находись столь высоко, что под ними могли проходить даже самые большие суда. В случае опасности эти проходы перекрывались массивными цепями. Кроме того дамба служила также и водопроводом, по которому нильская вода подавалась на остров.

Карта времен Цезаря с сайта X LEGIO. 

Каждая из двух указанных гаваней была дополнительно защищена с внешней стороны дамбами, параллельными Гептастадию; в случае опасности вход в каждую из них также мог запираться. Западная Большая гавань служила базой для военного флота, включая верфи, арсеналы и личный порт Птолемеев – так называемую Малую гавань. Следует отметить, что все царские дворцы, которые сооружались в последующие века, также имели непосредственную связь с гаванью.

Восточная искусственная гавань Евност (Счастливого возвращения) являлась преимущественно торговым портом. В ней также имелись верфи. Кроме того, через искусственную глубоководную гавань Киботос (Ящик) и канал, гавань Евност имела сообщение с Нилом и озером Мареутис с расположенной на нем Озерной (или Болотной) гаванью, предназначенной, в основном, для нильских судов. Через эту гавань на озере, связанном множеством каналов с Нилом, ввозилось, по свидетельству Страбона, гораздо больше товаров, чем с моря, так что гавань на озере в действительности богаче морской гавани; здесь вывоз из Александрии также больше ввоза»^[9].

Столь разветвленная и тщательно продуманная система портовых сооружений не только обеспечивала ведущую роль Александрии в средиземноморской и нильской торговле, в товарообмене со странами Индийского бассейна – но также делала практически невозможной нейтрализацию военного флота Птолемеев, поскольку для его изоляции требовалось блокировать не только морской порт Александрии, но и всю нильскую дельту, что было не под силу ни одному из соперников Египта.

Население и городское устройство.

Еще в момент основания города Александра предупреждали, что город им замысленных размеров будет весьма не просто заселить, а заселив – не легко станет поддерживать дружелюбные отношения между крайне разнородным населением огромного полиса. Однако, в первые годы существования, когда Александр воевал на Востоке, а Динократ на деньги собранные Клеоменом в Египте вел строительство города, эта проблема не ощущалась столь остро. В Александрию частично были переселены жители близлежащих населенных пунктов. Эллинское население Александрии составляли администрация, войско и руководители строительства города. Незначительную часть населения составляли иудеи, издавна проживавшие в Египте.

Однако, после неожиданной смерти Александра и разделения его империи между диадохами, Александрия де-факто сделалась столицей государства Птолемеев. Задачи, которые ставил перед собой Птолемей Лаг, а это были задачи не завоевания новых земель -  но обустройства и эффективного управления страной, которая досталась ему во владение, безусловно, не могли быть решены тем населением, которое к тому времени проживало в Александрии. С одной стороны, Птолемею не хватало квалифицированных и верных ему управленцев – которые едва ли в достаточном количестве присутствовали в верном ему македонском войске. С другой стороны, он испытывал недостаток даже в неквалифицированной рабочей силе, поскольку не мог отрывать местное египетское население от земледелия – так как в противном случае утратил бы то единственное, чем к тому времени был богат Египет – пшеницу. Кроме того, ему постоянно требовалось пополнять кадровый состав своего войска и флота.

Последняя задачи отчасти решалась привлечением воинов эллинского происхождения из других стран, которым в Египте в качестве оплаты за службу в собственность предоставлялись земельные наделы. Эта же мера позволяла поддерживать силами тех же воинов-землевладельцев порядок и спокойствие на значительной территории страны.

Другим методом решения указанных проблем являлось насильное переселение жителей сопредельных государств во время немногочисленных завоевательных походов, предпринятых Птолемеем Лагом. Наиболее известным событием подобного рода явилось переселение около ста тысяч иудеев во время нападения Птолемея Лага на нижнею Сирию и Финикию в 320 и/или 302 г. до н.э. «Около тридцати тысяч из них, лучших воинов, он, вооружив, поселил в крепостях своей страны»^[10]. Остальных же, среди которых преобладали юноши, женщины и старики, Птолемей обратил в рабство. По-видимому, именно в этот период рядом с городской стеной Александрии возник целый иудейский квартал, среди жителей которого были, вероятно, и рабы, использующиеся на строительных работах, и воины, и ремесленники, и царские чиновники.

Кадры чиновников, управленцев, инженеров, ремесленников также собирались со всего эллинского мира, включая не только Грецию и Македонию – но и Кирену, Малую Азию, многочисленные островные государства.

Таким образом, в египетской Александрии к началу III в. до н.э. существовало три практически равновеликих по численности, но совершенно несравнимые по степени влияния этнических группы населения: египтяне, населявшие квартал Ракотис, эллины, живущие главным образом в царском квартале Брухейон и соседнем северо-западном квартале, примыкавшем к гавани Евност, а также иудеи, занимавшие преимущественно восточую часть города. Тем самым особую актуальность приобрел вопрос мирного существования многочисленного и разнородного по своим традициям, верованиям, культуре и языку населения огромного города.

Птолемей, который стремился перенять все лучшие установления Александра, сделал свой выбор в пользу сотрудничества с местными национально-религиозными элитами. Следуя этим курсом, Лагид стал привлекать к управлению государством не только греков и македонян – но и представителей египетского жречества. Одним из ближайших советников царя сделался египетский жрец Манефон.

Пытаясь сблизить верования эллинов и египтян, стремясь быть восприимчивым к культуре страны, которая досталась ему во владение, Птолемей также во многом следовал предначертаниям основателя города, который не только определил размеры города и места важнейших общественных построек - но позаботился также о строительстве храмов Исиде Египетской, Серапису, дал указание восстановить могилу героя Протей^[11] на острове Фарос. Одним из важнейших шагов в этом направлении стало дальнейшее распространение культа бога Сераписа (Сараписа), самое активное участие в пропаганде которого, наряду с советником Птолемея Сотера египетским жрецом Манефоном, принял афинянин греческого рода Тимофей. Священным изображением Сераписа стала статуя Зевса (Дия), которая была доставлена в Александрию из храма в городе Синопа на Понте по повелению самого божества^[12], явившего во сне Птолемею Сотеру.

При этом Зевс, который являясь верховным божеством греческого пантеона и громовержцем, а также покровительствовал чужестранцам (Зевс Ксений) и ищущим защиты у его алтаря (Зевс Горкий), защищал свободу (Зевс Элевтерий) и был заступником гражданина и государства (Зевс Сотер), охранял домашнее хозяйство (Зевс Геркей) и являлся подателем богатств (Зевс Ктесий), в египетском портовом городе Александрия приобрел ряд функций, которые не были ему свойственны, а именно: сделался покровителем мореплавателей, богом подземного царства (как египетский Осирис), плодородия (как египетский священный бык Апис) и здоровья (как мемфисский бог-целитель Имхотеп). Таким образом, Серапис сделался не только главнейшим, но и де факто единственным божеством нового культа, что в дальнейшем позволило также сблизить его с богом монотеистической религии иудеев^[13], населявших два из пяти кварталов Александрии, в целях еще более тесного вовлечения которых в культурно-языковые связи с эллинским населением и была создана в начале III в. до н.э. Септуагинта – перевод священных книг иудеев на греческий. Пожалуй, излишне говорить о том, что Серапис, покровительствующий чужестранцам и мореплавателям, защищающий мертвых и живых, целитель и податель всех земных благ сделался божественным покровителем Александрии.

Значительную роль в распространении культа Сераписа сыграл и другой ближайший советник Птолемея I Сотера Деметрий Фалерский, который согласно легенде лишился зрения в Александрии, но вновь обрел его милостью Сераписа. В благодарность за это Деметрием были сочинены пеаны в честь божества, которые исполнялись даже спустя несколько веков во времена Диогена Лаэртского^[14].

Впрочем, это был, так сказать, побочный эффект пребывания Деметрия Фалерского в Александрии. Основной целью привлечения Деметрия Фалерского к управлению государством в качестве ближайшего советника Птолемея Сотера было использование опыта успешного десятилетнего управления Афинами Деметрием в период кровопролитных усобиц диадохов. Выбор, сделанный Птолемеем Сотером к началу III в до н.э. в пользу обустройства и эффективного управления государством и отказ от масштабных завоевательных войн, делал во многом бесполезным предыдущий навыки Птолемея, полученный в походах Александра и последующих войнах с бывшими своими друзьями и соратниками. Однако, в фигуре Деметрия Фалерского Птолемея привлекал не только опыт рачительного хозяина, ловкого дипломата, искусного оратора и чрезвычайно образованного философа-перипатетика – не менее важным было и то, что, являясь фактически единоличным правителем Афин в период с 317 по 307 г. до н.э., Деметрий сумел соблюсти все внешние признаки демократического правления. Именно поэтому Птолемей Сотер, намереваясь привлечь в свою столицу эллинское население, для которого одной из важнейших ценностей являлась полисная демократия, доверил написание законов Александрии третьему великому афинскому законодателю, каковым и являлся Деметрий Фалерский.

«В городе, - пишет Левек, - по крайней мере внешне, было самоуправление. По надписям известны два собрания - буле, созданное Александром и довольно быстро упраздненное, и экклесия, организованная по афинской системе с филами, фратриями, демами. Самым значительным магистратом, по-видимому, являлся гимнасиарх, он выступал как представитель граждан и защитник республиканских свобод. В действительности же в городе, который был столицей централизованного царства и царской резиденцией, автономия представляла собой не что иное, как фикцию»^[15]. При деме не было никакого совета, во главе его находился эксегет, который являлся царским сановником.

Однако, городское устройство Александрии, стремившейся, по-возможности, следовать законодательству демократических Афин, имело и другое существенное отличие, а именно – наличие городских общин, организованных по этническому признаку, которые имели собственные органы самоуправления – «политевмы». О собрании одной их таких политевм имеется свидетельство в «Письме Аристея», где говорится об общем собрании иудеев Александрии (вместе со своими начальниками), перед которым был прочитан перевод их Закона на греческий^[16].

Но степень самоуправления «политевм» и права различных этнических групп населения были неодинаковы. Если иудеи, освобожденные из рабства одним из первых указов Птолемея II Филадельфа в самом начале его совместного правления со своим отцом Птолемеем I Сотером, были включены в состав граждан – то коренное египетское население было лишено каких бы то ни было политических прав.

Впрочем, помимо эллинов, евреев и египтян в городе проживали представители многих других народов, которых привлекали возможность хорошо заработать торговлей и ремеслом, а также культурные богатства собранные в Александрии со всего эллинского мира. По видимому, уже через пятьдесят лет после своего основания население города составляло около 300 тысяч, а во времена Диодора (I в. до н. э.) – около 1 миллиона человек^[17], языком общения которых был «общегреческий» язык «койне».

Александрия как административный центр.

Конечно, богатства и красоты Александрии, не в последнюю очередь имели своим источником исключительно привилегированное положение столичного города, в котором пребывал огромный бюрократический аппарат. Велик был и  воинский гарнизон Александрии, насчитывающий несколько десятков тысяч пеших и конных воинов. Во всяком случае известно, что во время великого торжественного шествия, в начале царствования Птолемея II, в Александрии находилось 57 600 пехотинцев и 23 200 всадников^[18].

О повседневном присутствии на улицах города вооруженных отрядов птолемеева войска свидетельствуют и следующие строки из «Сиракузянок» Феокрита:

                    Боги, какая толпа!.. неужели должны перейти мы
                    Эту беду? муравьи неисчетные, нет и конца им!
                    Сколько прекрасных дел, Птоломей, для народа ты сделал
                    После того, как к богам приобщен твой родитель. Злодеи
                    Путникам боле не страшны египетским подлым коварством:
                    Прежде каким шаловствам предавались искусники эти.
                    Все на единую стать, негодяи, разбойники, воры...
                    Милая Горго... что с нами будет? воины сзади,
                    Конники царские скачут... Друг мой, меня ты задавишь!..
                    Стал на дыбы его рыжий!.. он дик совершенно, он бешен!..
                    Где ты, Эвноя? куда ты?.. убьет этот конь человека!

(Феокрит. Сиракузянки. В пер. Н.И. Гнедича).

Огромная численность бюрократического аппарата объяснялась не только размахом царского двора – но также и тем, что Александрия являлась тем единственным центром, где решались не только политические, но и все финансовые, земельные, хозяйственные, судебные, военные и прочие вопросы государства. Поскольку Птолемей Сотер стремился соединить воедино полисную демократию и монархическое устройство страны – система управления государством оказалась столь сложной, что в ней оказались неприменимы в чистом виде ни приемы демократического управления (основанные на принятии решения с согласия или от имени большинства граждан), ни тиранические методы единоличного управления. Объем информации и количество неотложных дел были таковы, что уже ко времени совместного правления Птолемея Сотера и его сына Филадельфа «эти цари, - по  свидетельству Аристея, - управляли всем при посредстве указов и с великой осмотрительностью». (Письмо Аристея, 28). Это само по себе вело к чрезвычайному умножению бюрократического аппарата, включавшего в себя и самых обычных писцов, и далее - всевозможных хранителей, распорядителей и пр. и пр. – ибо существовал, как свидетельствует тот же Аристей, «обычай с того момента, как царь затевает какое-либо дело и вплоть до того, как он удаляется на покой, вести запись всего, что он говорит или делает, – устроение превосходное и полезное. Ибо на следующий день всё по времени, что говорилось и делалось накануне, читается прежде начала дела, и если находится в этом какая-нибудь неправильность, её тотчас же исправляют». (Письмо Аристея, 298-299).

Таковая процедура неизбежно приводила к тому, что «обычно те, кто добивается быть допущенным пред царем по важным делам, ждут пять дней, а послы царя или больших городов с трудом добиваются придворного приема на третий день». (Письмо Аристея, 175). Вследствие этого в городе постоянно существовала огромная группа временных жителей, не занятых ничем, кроме ожидания решения своего вопроса, и не ищущих ничего, кроме удовольствий и зрелищ. Видимость такой беззаботной жизни привлекала в город не только многочисленных авантюристов, но и утомленных тяготами повседневной жизни сельских жителей, которые, оставив привычный им труд, надеялись отыскать в Александрии более легкую долю. Ибо «в городах, отличающихся своей величиной и соответствующим благоденствием, население многочисленно, а страна оставляется в пренебрежении, так как все склоняются к жизненным радостям, ибо все люди склонны к yдoвольcтвиям. Это имеет место и в Александрии, превосходящей все города своей величиной и благоденствием. Именно, те из поселян, которые, прибыв в неё погостить, остаются надолго, отвыкают от земледельческого труда. Поэтому, чтобы они не задерживались, царь разрешил оставаться не более двадцати дней. Соответственно этому он сделал письменное распоряжение чиновникам: если необходимо вызвать кого-либо, то разбираться в течение пяти дней». (Письмо Аристея, 108 - 110)^[19].

Как-то само собой вышло так, что будучи одним из наиболее открытых и космополитических городов мира, в котором  с радостью принимали гостей со всего света, столица Египта сделалась режимным городом для подавляющего большинства жителей собственной страны, которые допускались в Александрию лишь при наличии неотложных дел и только на строго определенное время – вследствие чего город и получила свое более позднее латинское наименование «Alexandria ad Aegyptam» («Александрия при Египте»). 

Экономика Александрии.

Экономический расцвет Александрии также был обусловлен не столько успехами египетского сельского хозяйства, которое, оставаясь почти таким же как и тысячелетие тому, получило лишь несколько новшеств и усовершенствований в орошении и управлении севооборотом – но прежде всего выгодным географическим положением города и искусно выстроенной системой морских и речных портов, которые сделали Александрию важнейшим центром транзитной торговли между Египтом, Африкой, Индией и странами средиземноморского бассейна. Основными товарами транзитной торговли являлись слоновая кость, золото, пряности, благовония и ароматические вещества, шелк. Не менее активной была работорговля и торговля экзотическими и дикими животными. К числу товаров, которые ввозились через порты Александрии для собственных нужд относились прежде всего лес, мрамор, гранит, металлы, оливковое масло и вино.

Однако, Александрия являлась не только перевалочным пунктом для этих грузов – но и одним из крупнейших центров ремесел. Наличие огромного числа самых разнообразных товаров, поступающих со всего мира, колоссальный спрос александрийского и внешних рынков, а также приток кадров высоквалифицированных ремесленников предопределили чрезвычайное развитие целого ряда художественных ремесел, производивших некоторые специфические «александрийские товары» для удовлетворения самых изысканных прихотей и взыскательного вкуса богатейших людей эллинистического мира. Непревзойденный уровень художественных ремесел и ювелирного мастерства александрийских умельцев начала III в. до н.э. достаточно хорошо характеризует описание даров Птолемея II Филадельфа Иерусалимскому храму, изготовление которых в царских мастерских предшествовало началу перевода священных книг иудеев на греческий (Письмо Аристея, 51 - 82).

Высочайшего уровня достигли также камне- и деревообработка, производство тканей и благовоний, гончарное и камнерезное искусство, изготовление изделий из различных металлов. Продукция всех этих отраслей не только потреблялась на внутреннем рынке – но, по большей части, экспортировалась через порты Александрии. Особым «стратегическим» товаром являлся папирус, монополия на производство которого принадлежала Египту, и который также являлся предметов экспорта до введения запрета на вывоз в период соперничества Александрийской и Пергамской библиотек.

Чрезвычайно высокий объем товарооборота через порты Александрии и все возрастающие потребности военного флота Птолемеев предопределили бурное развитие кораблестроения. А масштабное городское строительство предопределило возникновение новых строительных технологий, а также производство уникальных строительных машин.

Столь замечательные успехи александрийской экономики, которые стали совершенно очевидны уже в первые десятилетия III в. до н.э. стали следствием новой политики Птолемея Сотера, которая была направлена не на завоевание новых территорий, а на обустройство собственной страны, и прежде всего ее столицы. По-видимому, существенная роль при формировании политики и стратегии развития государства, а также столичного полиса принадлежала ближайшим советникам Птолемея Сотера, и прежде всего – Деметрию Фалерскому, который не только писал для Александрии законы, каковые во многом определили высокий уровень развития городских общин и гражданского мира, сделавшимися одними из важнейших факторов последующего экономического роста, но также и перенес в Александрию собственный практический опыт успешного руководства Афинами, которые в годы правления Деметрия Фалерского (317 - 307 г.г. до н.э.) пережили один из высших периодов своего экономического и культурного развития. 

Александрия как культурный и научный центр.

Но гораздо более важной и совершенно неоспоримой является роль Деметрия Фалерского в превращении Александрии в культурную столицу всего эллинистического мира. Деметрий, который, как и Александр, являлся (через Феофраста) учеником Аристотеля, безусловно, не мог не воспринять ни идей главы перипатетической школы об эллинизации всего населенного мира, ни его учения о философском деянии. Конечно, издали, из Афин, начинающий оратор и политический деятель промакедонской ориентации Деметрий Фалерский пристально наблюдал за философским экспериментом Аристотеля в исполнении Александра. Однако, завоевание половины населенного мира вовсе не привело к повсеместному «окультуриванию» варваров. Во всяком случае, результаты «эллинизация» покоренных территории не были столь же очевидны для греков, как некоторая «варваризация» эллинской части войска Александра, которая восприняла многие обычаи, привычки и даже религиозные обряды завоеванных ими народов. Впрочем, житель Афин, конечно, и не мог желать, чтобы центр духовной жизни греков переместился в Вавилон или Сузы. Оказалось, что для этого вовсе недостаточно иметь в своей свите таких философов как Анаксарх или Пиррон.

Поэтому самым очевидным результатом похода Александра (во всяком случае, для Деметрия) стал вывод о том, что могущества и процветания государства невозможно достичь исключительно за счет завоевания все новых и новых земель. Десятилетием своего правлением в Афинах, когда город в период непрекращающихся кровопролитных войн диадохов пережил одни из высших экономических и культурных подъемов в своей истории, Деметрий, безусловно, подтвердил, что подлинное философское деяние – это не деяние направленное вовне (на завоевание), но деяние обращенное внутрь (на обустройство своей страны).

Еще раз это было засвидетельствовано в Александрии, куда после изгнания из Афин еще одним великим завоевателем Деметрием Полиоркетом и последовавшего за тем десятилетнего скитания на чужбине,  Деметрий Фалерский был приглашен в качестве советника ко двору Птолемея I Сотера. Пожалуй, мы можем говорить даже о том, что культурное возвышение Александрии стало второй частью философского эксперимента Аристотеля, главными действующими лицами которого являлись уже не Александр, но Деметрий Фалерский и первые из династии Птолемеев – Сотер и Филадельф.

В этой связи можно выделить и три основные причины, по которым в начале III в. до н.э. центр культурной жизни эллинизма переместился из Афин в Александрию.

1. Наличие самой идеи разделения народов на культурных «эллинов» и  противостоящих им «варваров» и необходимости «эллинизации» варварских народов. Не вдаваясь в обсуждения верности или ошибочности данной концепции, отметим лишь, что этой идеей, безусловно, были заражены и Птолемей Сотер, и Деметрий Фалерский. Для первого она являлась одним из идеологических мотивов участия в походе Александра. Как и у Александра, у Птолемея эта идея претерпела существенные изменения, что выразилось в женитьбе на Артакаме, дочери «варвара» Артабаза, а также в последующем привлечении к управлению Египтом представителей местной элиты и введение культа бога Сераписа, сочетавшего в себе черты греческих и египетских божеств.

Что до Деметрия Фалерского, то эта идея дремала в нем в годы жизни в Афинах и скитаний в Беотии. Однако, по прибытии в Египет она пробудилась в естественном желании окружить себя знакомыми с детства образами и ценностями, что вполне отвечало и интересам его нового покровителя Птолемея Сотера.

2. Привлечение Деметрия Фалерского в качестве ближайшего советника царя к делам управления Египтом, и прежде всего – Александрией. Масштаб личности и степень влияния Деметрия Фалерского на развитие культуры эллинизма на рубеже IV – III в.в. до н.э. была столь велика, что его деяния то превозносилось чрезмерно, то покрывались почти площадной бранью, то откровенно замалчивалась. Однако, в случае с Деметрием, мы имеем почти что «чистый» исторический эксперимент (насколько вообще возможны в истории «чистые» эксперименты) о роли личности в истории. Для этого достаточно взглянуть на три периода жизни Деметрия Фалерского: (1) правление Афинами, (2) годы изгнания и (3) деятельность в качестве ближайшего советника Птолемея Сотера в Египте, - сопоставив их с соответствующими этапами развития Афин и Александрии.

Итак, в 317 – 307 г.г. до н.э. Афины, руководимые Деметрием Фалерским переживают период одного из высших расцветов в области культуры, несмотря на свою формальную зависимость от Македонии и бушующие вокруг Аттики нескончаемые кровавые усобицы диадохов. В это время своего высшего расцвета достигает Ликей, число учеников которого достигает 2 тысяч человек при 20 тысячах свободных граждан, населяющих город^[20]. В эти годы в Афинах живут, наставляют и создают свои произведения философы Феофраст, Ксенократ и Кратет, Феодор Безбожник и Зенон Китийский, комедиографы Филемон и Менандр. Усиливается роль государства при организации театральных представлений, проведении музыкальных и поэтических состязаний.

После свержения Деметрия Фалерского своим соименником Деметрием Полиоркетом в 307 г. до н.э. влияние Афин на общекультурную ситуацию эллинистического мира неуклонно снижается. В этом же году принимается закон против философских школ. И хотя уже в следующем году это постановление упраздняется, а в последующие годы в Афинах открывают собственные школы Эпикур (306 г. до н.э.) и Зенон ( 301 г. до н.э.) - это едва ли можно считать следствием культурных забот новых властей, имея ввиду, что и Зенон, прибывший в Афины в 314 (или 312 г. до н.э.) и Эпикур, который в 323/322 г. до н.э., отбывая воинскую повинность в Афинах, слушал в платоновской академии Ксенократа, как личности и философы сформировались гораздо ранее, нежели обрели круг собственных учеников в Афинах. Роль Академии и Ликея неуклонно снижалась. Не внесло существенных изменений в эту ситуацию и возвращение в Афины в 288 г. до н.э. Стратона, который предыдущее десятилетие провел в Александрии совместно с Деметрием Фалерским, занимаясь в том числе и организацией Музейона. Новых крупных имен после Филемона и Менандра не появилось и в театре. Никакого положительного влияния на культурную ситуацию а Афинах не оказали ни могущественный, богатый и независимый чужеземный правитель Деметрий Полиоркет, ни мстительные тираны и озабоченные сохранением собственной власти демократически избранные лидеры Афин.

Тот же период (307 – 299 г.г. до н.э.) изгнания Деметрия Фалерского, проживающего в Беотии, равно как и предыдущее правление Птолемея Сотера в Египте, не был ознаменован и сколько-нибудь существенными явлениями в культурной жизни Александрии. Устремления Птолемея Сотера, хотя и были менее агрессивны, но мало отличалась по своей сути от захватнической политики остальных диадохов. Вплоть до начала III в. до н.э. Птолемей ведет череду войн с Антигоном и Деметрием Полиоркетом за власть над Сирией, Кипром и островными государствами, вторгаясь даже в Грецию и завоевывая на весьма непродолжительное время (в 308 г. до н.э.) Коринф. При этом, как и все прочие диадохи, Птолемей встречается со знаменитыми философами своего времени Феофрастом, Менедемом, Стильпоном, придворным философом в Александрии живет Диодор Кронос – однако, это не имеет совершенно никаких последствий для культурной ситуации эллинистического мира да и самой Александрии при Египте.

Только с привлечением в 298 г. до н.э. к управлению государством Деметрия Фалерского Птолемей I Сотер существенно смещает акценты своей политики в пользу обустройства страны и прежде всего – ее столицы Александрии. Именно в эти годы начинается активное строительство портовых сооружений и укрепление флота. Немногочисленные военные компании этих лет: завоевание Кипра в 295 г. до н.э., овладение Тиром, Сидоном и Союзом островов в 286 г. до н.э. - направленны преимущественно на приобретение господства на море, которое бы обеспечило безопасную торговлю через порты Александрии. Именно в эти годы основываются Александрийский Музейон и Библиотека, благодаря которым центр культурной жизни эллинистического мира перемещается из Афин в Александрию.

3. Покровительство первых Птолемеев, их чрезвычайная личная заинтересованность и участие в основании и развитии научно-культурных учреждений, обеспечивающих господствующую роль греческой культуры в многонациональном Египте. Совершенно очевидно, что без мощной финансовой поддержки со стороны царского двора, без важнейших решений в области миграционной политики, направленной на привлечение в страну наиболее перспективных и талантливых ученых, а также деятелей культуры своего времени, быстрый и бурный расцвет александрийской науки и культуры был попросту невозможен. Не менее важным являлось и то, что основатель новой царской династии Египта стремился привлечь наиболее видных гуманитариев своего времени не только и не столько для удовлетворения собственного самолюбия и поднятия престижа новой власти – но уразумев более глубокие причины влияния уровня культуры и образования населения (во всяком случае - элиты) на степень могущества государства.

Безусловно, Птолемея Сотера вдохновлял пример Александра Великого, который оставался непобедим не только благодаря железной воле, удаче и покровительству богов – но также имея неоспоримое превосходство в любознательности, познании и уровне интеллекта. Причем, Птолемей (367/366 – 283 г.г. до н.э), к началу III в. до н.э. уже разменявший седьмой десяток, по-видимому, ассоциировал себя не столько с Александром, превзойти которого было невозможно – но с его отцом Филиппом Македонским^[21], который учителем собственному наследнику приставил самого Аристотеля. Именно поэтому, в качестве наставников своих сыновей Птолемей Сотер призвал в Александрию Деметрия Фалерского и Стратона Физика. И скорее всего по той же самой причине в 295 г. н.э. царь поддержал инициативу двух вышеназванных мужей организовать Музейон, одной из важнейших функций которого стало бы обеспечение самого высокого уровня образования не только наследников престола, но и подрастающей элиты Египта. Тем самым был осуществлен первый и наиболее важный шаг, который имел своей целью создать фундамент функционирования наиболее эффективного с точки зрения платоников и перипатетиков государства – просвещенной монархии^[22].

В этом состояло и одно из главных отличий Музейона от Ликея и прочих философских кружков, куда мог прийти практически любой свободный гражданин, изъявивший желание стать учеником того или иного философа. Музейон был научно-образовательным учреждением не для простолюдинов, но именно для немногочисленной элиты, призванной определять пути развития молодого и амбициозного государства. Только такой подход мог обеспечить создание в течение всего нескольких десятилетий (или даже лет) практически на пустом месте (а под пустым местом мы разумеем не только пустынный средиземноморский берег, но и совершенное отсутствие какой-либо базы: традиций, личностей, школ - для сколько-нибудь заметных культурных и научных достижений) не только одного из величайших городов Средиземноморья, но и крупнейшего центра всей эллинистической науки и культуры.

Другим совершенно очевидным и необходимым шагом стало создание Библиотеки, которая первоначально была призвана возместить отсутствие на египетских берегах важнейших произведений древнегреческой литературы и философии, а также произведений современных авторов – но всего через несколько лет сама стала мощнейшим фактором развития литературы, филологических и естественных наук. Уже через десять лет фонды Александрийской библиотеки составляли свыше двухсот тысяч свитков^[23]. Эти бесценные богатства человеческой мысли, собранные в одном месте, наряду с мощнейшей поддержкой со стороны птолемеевского двора обеспечили приток в Александрию и Александрийский Музейон лучших и перспективнейших творцов и исследователей эпохи, что предопределило беспрецедентное развитие математики, астрономии, медицины, механики, географии, филологии. Многие из достижений александрийской науки настолько опередили свое время, что были заново «переоткрыты» (во многих случаях - с использованием книг александрийских ученых) лишь спустя полтора тысячелетия в Средние века^[24].

Весьма плодовиты были также и александрийские литераторы, среди которых выделялись Сотад, Каллимах, Феокрит. Возникло совершенно новое течение в поэзии – александризм, который при всей своей манерности, искусственности и эклектизме оставался наиболее заметным явлением своего времени.

Во второй половине III в. до н.э. Аполлонием Родосским была создана знаменитая «Аргонавтика» и ряд других эпических поэм. Из числа многочисленных драматургов, творивших при дворе Птолемеев, следует выделить Филемона, занимающего второе место^[25] в списке авторов новой комедии.

Но Александрия являлась не только научным и культурным центром эллинизма. Будучи городом многонациональным, она проявляла интерес к культурному достоянию иных народов, населяющих город. Безусловно знаковым событием для всего культурного мира стала «История Египта» египетского жреца Манефона, советника Птолемея I Сотера, написанная по-гречески и охватывающая период от мифической доисторической эпохи до IV в. до н. э. с введением деление истории Египта на  30 династий.

Другим исключительно важным событием была работа над первой переводной книгой – так называемой Септуагинтой, переводом с иврита на греческий Закона иудеев, инициатором, организатором и редактором которого также являлся Деметрий Фалерский, которым, по-видимому, именно в процессе работы над Переводом Семидесяти (LXX) были разработаны и применены на практике основы теории перевода.

Само собою, Александрия, в которой причудливо переплетались религиозные культы египтян, евреев и греков, сделалась и центром религиозной жизни. Достаточно узкая площадка, на которой сосуществовали, полемизировали и взаимодействовали египетский культ умирающего и воскресающего бога Осириса, монотеистическая религия иудеев и верования греков в бессмертие души, вселяющейся после смерти человека в иное тело, стала именно тем плавильным тиглем, где впоследствии выкристаллизовалось совершенно новое религиозное учение – христианство. 

Город Александра.

Едва ли иную судьбу мог иметь город, который был основан не только волею одного из величайших людей всех времен – но также предначертанием богов, поддержки которых Александр искал в любом своем начинании.

Ахилл Татий передает следующую историю о святилище Сераписа, самого могущественного из всех богов согласно оракулу данному Александру Аммоном: «Так вот он стал искать всевидящего бога. Воздвигнув огромный жертвенник против святилища - он теперь называется «алтарь Александра» - он совершил богатейшее жертвоприношение и, помолившись, сказал: - Кто бы ты ни был, бог, покровитель этой земли, взирающий на беспредельную вселенную, прими эту жертву и стань мне помощником против моих врагов. - Сказав это, он возложил жертвы на алтарь. Внезапно слетел с вышины большой орел, схватил внутренности жертвенного животного и, пронесясь по воздуху, уронил их на какой-то другой алтарь. Следившие за его полетом сообщили царю Александру, где это место. Он немедленно прибыл туда, увидел внутренности, лежащие на алтаре, и храм, сооруженный на старинный лад, а внутри него сидячую статую - ее не могла распознать смертная природа. Рядом с неведомой статуей стояло огромное изваяние девы. Александр стал расспрашивать у тамошних жителей, что это за бог. Те отвечали, что не знают, но что у них есть предание от предков, что это святилище Зевса и Геры. В нем Александр увидал и те обелиски, что доныне находятся в Сарапее вне устроенной теперь ограды. Они были испещрены священными письменами. Александр осведомился, чьи это обелиски. Ему сказали: - Царя, владыки мира Сесонхосиса. - Была среди прочих и такая надпись священными письменами: «Царь Египта Сесонхосис, владыка мира, посвятил это озирающему мир богу Сарапису». И вот Александр сказал, взглянув на бога: - Величайший Сарапис, если ты бог вселенной, яви мне это. - И во сне предстал ему величайший бог и сказал: - Александр, ты забыл твои слова при жертвоприношении? Разве не ты сказал: «Кто бы ни был ты, покровитель этой земли, взирающий на беспредельную вселенную, прими эту жертву и стань мне помощником против моих врагов». И внезапно налетел орел, похитил внутренности и бросил их на алтарь. Разве ты не понял из этого, что я пекущийся обо всем сущем бог? - Александр, все еще во сне, воззвал к богу и сказал: - Останется ли этот город, сооружаемый в честь моего имени, Александрией или мое имя будет заменено именем какого-нибудь другого царя, открой мне. - И вот он видит, что бог, держа его за руку, переносит его на величайшую гору и вопрошает: - Александр, можешь ли ты передвинуть эту гору на другое место? - Тому представилось, будто он отвечал: - Не могу, владыка. - И бог сказал: - Так и на место твоего имени не может быть перенесено имя другого царя. И всякими благами возвеличится Александрия, возвеличивая и города, бывшие до нее»^[26].

И в самом деле, город достаточно быстро сделался «венцом всех городов» эллинистического мира, по выражению Аммиана Марцеллина^[27]. «Все, что может существовать или случиться на земле, есть в Египте», - писал Геронд^[28].

Впечатляли не только не только красота и богатство – но и сами размеры города. «Поистине нет города больше Александрии, - писал Ахилл Татий, -  …Самый большой город Сирии, Антиохия - 8 стадиев и 72 фута. Карфаген в Африке - 16 стадиев 7 футов. Вавилон в варварских странах - 12 стадиев и 208 футов. Рим - 14 стадиев и 20 футов. Александрия же - 16 стадиев 395 футов». Страбон сообщал, что по данным переписи население города составляло более 300 тысяч свободных граждан. Следовательно, с рабами и приезжими численность проживающих в Александрии к началу I в. н.э. могла достигать 1 миллиона человек.

Здесь же, в Александрии, обрел свое последнее пристанище и сам основатель города, тело которого было перевезено Птолемеем Лагом из Вавилона в Мемфис, а затем в Александрию, где золотой саркофаг с телом Александра размещался в специально выстроенной усыпальнице – Соме (Семе), находившейся в самом центре города и являвшейся частью комплекса царских дворцов. Культ Александра начал складываться в столице Египта с момента его захоронения в городе своего имени или даже ранее.

Вот как описывает похоронную процессию, двигавшуюся по улицам Александрии, Флавий Арриан:

«В колесницу с золотыми спицами и ободьями на колесах были впряжены 8 мулов, украшенных золотыми коронами, золотыми колокольчиками и ожерельями из драгоценных камней. На колеснице стояло отлитое из золота сооружение, напоминающее паланкин со сводчатым куполом, украшенным изнутри рубинами, изумрудами и карбункулами.

Внутри паланкина висели четыре картины. Первая изображала богатую колесницу искусной работы, в которой восседал воин со скипетром в руках. Колесницу окружали гвардия в полном вооружении и отряд персов; впереди шли воины древнегреческой тяжеловооруженной пехоты.

На второй картине была нарисована вереница слонов в боевом облачении; на шеях у них сидели индийцы, а на крупах — воины армии Александра Македонского.

Третья картина изображала отряд кавалерии, совершающий маневр во время сражения. На четвертой картине были представлены корабли в боевом построении, готовые атаковать вражеский флот, виднеющийся на горизонте.

Под паланкином находился украшенный рельефными фигурами квадратный золотой трон; с него свисали золотые кольца, в которые были продеты гирлянды живых цветов, менявшихся каждый день. Когда внутрь паланкина падали лучи солнца, драгоценные камни купола ослепительно сверкали и освещали тяжелый золотой саркофаг, в котором покоилось тело, умащенное благовониями»^[29].

По одной из версий 7-метровая позолоченная статуя Посейдона, венчавшая фонарь-купол Фаросского Маяка, имела лицо Александра – который встречал всякого, кто прибывал в город его имени, ставший своеобразной моделью мира, о котором мечтал Александр: мира, населенного разноплеменным, но единым народом с общим языком и многогранной культурой, покровителем которого являются не враждующие друг с другом разноязыкие боги – но Вседержитель, озирающий всю бесконечную вселенную.

Эта новая модель мирозданья, этот город сделался одновременно и символом целой культурной эпохи, имени которой, как и имени города, не в силах переменить даже самый могучий бог.