Царю стало лучше на третий день. Он проснулся и, видимо, узнал место своего нахожденья. Он вымылся, испил до дна приготовленное начальником питье и попросил принести ему книгу. Ослабевший царь хотел, чтобы девушка отыскала то место в ней, где говорилось о погребальном костре победителей, об их играх и распрях, и – о бесстрашном вожде побежденных, чье мертвое тело влекли вкруг костра быстроногие кони. Он приготовился слушать, но всякий раз девушка начинала чтение не с того места, пока царь не понял, что это вовсе не та книга.

Тогда он спросил, где находятся его вещи, его седло и его меч – но девушка в ответ только пожала плечами.

Когда же вернулся в дом начальник заставы, царь справился у него о своем коне.

- Твой конь издох, - ответил хозяин.

Царь нахмурился и спросил, связаны ли каким-либо образом его выздоровление и смерть лошади.

- Да, - ответил начальник заставы. – Тебя могло исцелить только лекарство, замешанное на крови беспредельно верного тебе друга. Кроме того, как вы гадаете по внутренностям птиц, мы узнаем будущее по внутренним органам и других животных… Царю не следует двигаться дальше среди племен, враждебных ему. Горные тропы занесены снегом. А воины этих мест многочисленны и коварны. Тебе опасно и некуда идти, царь. Поход окончен.

Гость не ответил.

Он молчал, отвернувшись лицом к стене, и хозяин было решил, что царь плачет.

- Но конец похода не означает конца жизни. Кроме того, - добавил начальник, желая, видно, хоть как-то развлечь гостя, - ты мой должник.

Но когда больной повернулся на своем ложе, его голос был по-прежнему тверд и властен.

- Да. Мой бог, и он же отец мой, говорил мне об этом. И я мог выбрать иную судьбу. Поскольку, говорил отец, есть властелин тьмы, по договору с которым получаешь всё, что захочешь. Потом с тебя потребуют вернуть долг, но вначале ты получаешь всё и без обмана. Об этом долге напоминаешь ты?..

- Нет, царь. Я говорю о нескольких монетах, которые, будь они у тебя, ты оставил бы в моем доме.

- У меня нет долгов ни перед кем, - услышал начальник. – Потому что никогда и ничего я не просил для себя. И сюда я пришел оттого, что не захотел владеть только тем, что досталось мне от отца по праву наследия. Но судьба переменчива. Я знаю, для того, кто не поддался на уговоры тьмы, кто остался во власти бога – для того нет постоянного, выброшенного однажды и навсегда жребия. Боги не заключают справедливых договоров. Они капризны и своенравны. Но они бывают и милостивы.

- Выходит, ты вовсе не знаешь своего будущего?

Гость надменно взглянул на хозяина.

- Разве таковое возможно для человека, который привел свое войско на край земли по воле богов?..

- Я не об этом, царь. Я думаю о человеке, который начинает писать книгу, не зная, чем окончится она, не представляя даже теченья ее середины… Этот человек обречен провести годы, складывая слова со словами. Тебя ждет долгая жизнь, царь.

- Я не стану заниматься пустым, старик. Те, кто шли за мной и оставили меня - пусть они рассказывают, как могли они и не захотели завоевать мир.

- Царь, ты не прав. Ты должен вспомнить все сам. Те, кто станут говорить о тебе – скажут неправду. Они назовут тебя по имени и опутают его ложью. Они нарекут тебя справедливым или жестоким, великим или удачливым – и всё это будет не то. Каждый станет говорить, что был весьма полезен и не раз спасал жизнь своему повелителю. Но никто не скажет правды о том, почему повернули они на юг, к великому морю, поклявшись в верности трусливому твоему соименнику, а тебя оставили замерзать здесь, в поднебесных снегах… Царь, они ни в чем не сознаются.

- Но почему ты думаешь, что не стану лгать я? Почему ты уверен, что я не лгу и теперь?

- Тебе ни к чему это, царь. Ты достиг всего, чего только может возжелать смертный. Тебе осталось лишь рассказать правду о том, как предела своих земель ты достиг один – без войск и оружия.

- Нет, гостеприимный хозяин. Мне нужно увидеть еще край земли, чтобы править всем населенным миром. Такими были слова моего отца…

- Ты достиг этого места, царь, - повторил начальник заставы. – Не сегодня еще, но ты поймешь, что здесь только и сможешь встретить достойных противников. Ибо каждый, кто отвагой своей захочет тебя превзойти, - тот прежде должен будет сюда проникнуть. И ты сразишься здесь с ним. И ты поймешь со временем также, что незачем покорять все страны света, дабы вопросить мудрецов о богах их земель, о том, откуда происходят они, и каким образом смертный человек становится богом. Ибо только здесь ты сможешь задать свой вопрос тем, кто, поистине познав всё, уходит через заставу в страну Заката. И они оставят тебе слова и книги своей мудрости. И тогда откроется тебе, что край света – лишь место, где встречаются те, кто идет завоевывать мир, и кто, подчинив мир себе, возвращается вспять. А после моей смерти, ты станешь здесь единоличным властителем – ибо узнаешь, что править миром можно и не выходя со двора…

- Ты оказываешь мне милость, передавая свою должность?

Царь с удивлением оглядел начальника заставы.

- Нет, - сказал тот. – Я настолько стар, что передаю тебе все, что у меня осталось – мою жизнь. Взамен же я беру себе твою смерть.

- И за это я также должен быть тебе благодарен?

- Ты должен написать книгу. Книги всех прежних моих гостей – в другой комнате.

Царь оглянулся, повинуясь слабому жесту руки старика…

…Но ни одна из тех книг ничему его не учила.

То есть, слова новой книги не были ни менее изящны, ни более наивны слов всех тех мудрецов, что прошли уже однажды через заставу. Но всякий раз рука царя замедляла движение и останавливалась в нерешительности. Ибо написанное им все же не могло составить жизнеописания повелителя мира. Тогда царь припоминал всевозможные чудеса, которых не могло встретиться в жизни обычного смертного: слонов и крокодилов, амазонок и черную жидкость, вспыхивающую огнем от лучей солнца… Но и это более походило на сказки, что рассказывала долгими вечерами дочь начальника заставы.

“Тысячу сказок, в которых звери глупы и льстивы, как люди, расскажет тебе моя дочь, - сказал начальник заставы ему перед смертью. – И ты узнаешь от нее, как неизбывно прекрасна женщина”.

Все это было так. Старик не лгал.

Но книга не складывалась.

Не было никакой логики в том (а его обучали в юности логике), что царь, одолевший половину населенного мира, оказался на узкой горной тропе, словно меж двух грудей женщины. Это никак не могло стать завершеньем истории. И он вспомнил тот странный взгляд и слова начальника заставы о человеке, который долгие годы проведет в беспрестанных трудах, но так и не вкусит их итога. Царь понимал, что и безвестная смерть в степенном плену снегов не положит ни окончанья походу, ни даже предела его собственной жизни.

От скуки и безысходной злости он начал записывать сны, которые накапливались в подушках без истолкованья.

Он писал о некоем страннике, и странником тем оказывался сам царь – хотя по дневному трезвому размышленью быть им не мог, поскольку самих себя во сне мы не видим. Царь же помнил отчетливо огрубевшее от солнца и ветра лицо. Пожалуй, это был мореплаватель, в малярийной пустыне болот истязаемый телохранителями царя. Его схватили в оставленной стражей главной палатке, сорвали обвязанную небрежно вкруг главы диадему, что царь обронил, а самозванец отыскал в зарослях камыша, и воссел, отдыхая, на троне.

Но прежде чем казнить, мореплавателя пытали, понуждая назвать имена: собственное и заговорщиков. Осужденный молчал. Было ясно, что заговора не существовало. “Тем хуже для царя и его царства”, - рассудили прорицатели. И впавшего в забытье самозванца обливали водой, укладывая снова на ложе пыток, где он в бреду отдавал команды о подготовке к отплытью.

Сон обрастал подробностями в книге и снах.

Царь отдавал записям все больше времени.

Он продолжал писать и в тот день, когда в дом прибыла старая женщина из селенья, чтобы не оставлять в одиночестве дочь начальника, которая кричала за стеной, как кричат только раненные до смерти и роженицы.

Вздрагивая при каждом крике, он писал о пытках в огромном зале с костяным потолком. Все интересовались уже одним только именем, подлежащим забвенью. Ибо предсказывалось, что по первому зову – умышленному либо же употребленному по незнанию – отважный мореход воскреснет из праха, принеся разоренье и гибель стране, где его упокоят. И потому все наемное войско воинов многих стран шло через зал мимо ложа, и каждый, испытывая взглядом пустое неживое уже лицо, задавал один только вопрос:

- Имя… Как твое имя?..

Но смолк и самый последний звук.

И женщина вошла в комнату, не глядя в глаза хозяину.

- Твоя жена умерла, - сказала она. – Но у тебя есть теперь сын. Он не может жить безымянным…

И уморенное, наконец, до смерти тело неизвестного закупорили в бочку с медом, упреждая образованье самого праха – с тем, чтобы перевезти и сбросить вместе с погребальным сосудом в пучину внешнего моря за предел ойкумены.

И объявили также о приготовлении нескольких других бочек, чтобы каждую направлять своею дорогой – поскольку в простонародье пересекаемых до моря стран распространился слух, что в бочке везут не самозванца, но самого царя, сына подземного бога, и кто сумеет освободить его, воскресив звуком истинного тайного имени, тот вслед за ним станет владыкой мира.

Но и это все была неправда, неправда.

И потому, когда женщина у двери в третий раз повторила вопрос об имени – начальник заставы, растерянно оглянувшись, пробормотал невнятно:

- Не знаю. Не знаю.