ИГОРЬ ВЕГЕРЯ

БЕЗЫМЕННЫЙ

 ОПИСАНИЕ ДНЕЙ

КОВЧЕГ

     

Человек со шрамом на лбу обернулся на звук шагов.

Вошедший поклонился ему.

- Высокий, сегодня к нам пришел человек.

- Кто он? Что говорит?

- Это девочка. Она утверждает, что знает дорогу, по которой может отвести нас к слепым.

- Откуда ей известно, что мы хотим этого? С ней уже беседовал кто-нибудь?

- Нет. Вы можете спросить сами.

- Хорошо. Я буду говорить с нею.

- Высокий, я хотел предупредить вас еще…

- Ступай.

Он видел, как рассеянно оглядела комнату гостья – скорее уж девушка, чем подросток.

- Садитесь. В кресло к окну.

Девушка прошла нерешительно. Села, обратив лицо к человеку со шрамом.

- Итак, мне передали, что вы готовы указать нам дорогу в Пансионат.

- Да.

- Да?.. Но, собственно, нас не интересует сама дорога. Ворота Пансионата видны даже из этого окна.

- Я знаю. Вы хотели бы наблюдать за ними вблизи.

- Но кроме того, мы хотели бы «наблюдать» тайно, чтобы слепые не догадывались об этом.

- Это я и имела ввиду.

- И вы не спрашиваете, каковы наши цели?

- Нет.

- Чего, в таком случае, хотите вы за услугу?

- Ничего. Я хочу того же, чего и вы.

- А именно?

- Чтобы хоть кто-нибудь видел их.

Они посмотрели в глаза друг другу.

- Это нужно… вам или им?

- Это нужно всем. Но не всякий знает об этом.

- То есть, для слепых все останется тайной?

- Да. По крайней мере, до времени.

- О каком времени говорите вы?

- Это не должно вас беспокоить. Время, вполне достаточное для наблюдателя.

- Но что последует далее? Я хотел бы…

Он не договорил, прислушиваясь к короткому стуку в дверь.

- Извините. Извините, регламент.

- Я понимаю…

- Я думаю, мы еще обсудим подробности? Мы будем часто видеться?

- Разумеется.

Он проводил гостью к выходу и вернулся к окну.

- Эта девушка…

Он наблюдал за силуэтом, удаляющимся песчаной дорогой.

- Она живет в Пансионате.

- Давно?

- Сколько я знаю.

- Хорошо, Шрамм. Внимательно проследи за нею.

- Слушаюсь, Господин. Хотя я не думаю, что она явилась к нам как лазутчик.

- Не называй меня больше этим именем. Господин и Высокий с этого дня ты. Некоторые уже именуют тебя так, и я подтверждаю справедливость слов этих людей.

Шрамм еще раз склонил голову.

- Я повинуюсь, хотя не достоин.

- Надеюсь, ты не забыл некоторых слов мудрости?

- Нет. «Если человек пребывает в глубоком сне без сновидений, это – его Я, это – Бессмертное, Достоверное, всеобщее Бытие…»

- «Я» человека – его отсутствие. Ты знаешь: всему, что есть в тебе, ты обязан другим.

- Да.

- Поэтому ты не смеешь скрывать полученного тобой. Ты помнишь, что каждый господин станет рабом, а раб – господином?

- Да.

- Ты отвечаешь мне странным голосом. Чем занят ты?

- Готовлюсь исполнить свои обязанности.

- Тебе снилось что-нибудь особенное сегодня?

- Опять этот странный город…

- И пятеро мальчиков в белом?..

- Да.

- Ты все время рассказываешь одну и ту же историю. Я думаю, ты лукавишь.

- Господин, как мог бы я скрыть?

- Даже если это удается по каким-то причинам, это не принесет тебе пользы. В этом глубоком сне без сновидений нет ничего обнадеживающего. Утаивая свои желанья, ты не даешь им быть.

- Да, Господин.

- Ступай, я отпускаю тебя.

Шрамм закрыл за собою дверь.

«Перед отверстием в крыше своей не стыдись».

Он помнил и эти слова учения, но не без радости оставлял всякий раз комнату, где из неведомой точки прозрачной кровли разглядывали тебя. Взгляд же, поднятый горе, упирался в черноту тверди.

У дверей спальни Шрамму поклонился служитель.

- Все проснулись уже?

- Да, Высокий.

- Отныне ты можешь называть меня также Господином. Мне даровано это имя.

- Да, Господин.

- Они проснулись и излагают друг другу свои сны?

- Да.

- А что снилось сегодня тебе?

- Я бодрствовал всю ночь.

- А я видел все тот же город. Ты тоже полагаешь невозможным еженощное повторенье одного сновидения?

- Господин, я только недавно здесь. Я еще не пробужден к истине.

- Истина в том, чтобы обресть открытость. Ведь я не утаиваю, что сон повторяется. Хотя это, скорее, мучительно. Что ж, иди отдыхай. И помни: в собственных снах ты уже властен над миром. Когда-нибудь ты станешь господином и здесь.

Шрамм отворил дверь матового стекла.

Мужчины и женщины одевались уже для дневных дел.

Он смиренно принял их утренний поклон.

- Готовы ли вы для дел, которых ожидают от вас?

- Да, Высокий.

- Не кривите ли вы душей? Все мы ходим под Ним, но только мои дела неутаены пред очами Его. Стены ж и двери ваших домов затворены: от кого? Знайте: здесь воздвигнем мы Сферу чистого хрусталя. Мне вменено дело сие и назначено до времени пасти вас. Ибо не стали вы еще светлы для Него. Все ли мысли свои открываете вы друг другу? Или, как тела ваши, прячете под одеждой? Великое знамение явлено ныне. Дорога к слепым указана нам – дабы прониклись вы благостью хожденья стезею открытости. Праздник ныне. Отдыхайте пред очами Его.

Свободные от дневных дел, они расположились на песчаной полосе пляжа у черного полуразрушенного остова баркаса. Высокий Их Господин был и здесь с ними.

- Что же стоите вы? Что держит вас?

- Господин, мы можем купаться?

- Делайте, что хотите. Разве не за тем собрались в этом месте все мы?

Он видел, как, раздевшись, вошли они в воду, а спустя время вернулись и покорно легли у его ног.

- Разве предо мной те, кто вознамерились стать богами? – сказал Шрамм. – Плоше вы, чем рабы, коих привели смыть подневольный их пот. Но и рабами не умеете быть вы. Понял я намеренье того, кто поставил меня Господином над вами. Не смеете вы убечь – уводить вас надобно из сего ада в рай. Он научил вас открывать свои мысли и сны другому – но хуже прежнего стали вы скрытны в ваших делах. Разве никто из вас в снах не видел ранее моря?

- Я видел, Господин.

- Ты? Когда же?

- Это было еще в темном моем бытии.

- Что снилось тебе?

- Море. Будто я с женой и дочкой в чужой теплой стране. Быть может, это даже Китай. Какие-то их особенные лодки.

- Джонки?

- Наверное. И мы плывем. Не знаю, может что-то еще. Какие-то их домики на берегу. Сон был длинен и я позабыл уже многое. Мы долго плывем. Вода теплая и чистая. Это я помню точно. Даже тогда, во сне, я откуда-то знал, что много чистой воды или море, видятся к счастью…

- И ты был счастлив в своей жизни?

- Нет, Господин.

- Счастлив ли ты теперь?.. Что молчишь ты? Молчишь – не смея лукавить. Нет, ты не счастлив. Таков ли рассказ счастливца о сладких днях? Ты плыл – но разве невозможно такое вовсе? Это и было твоим счастьем: плыть с женой и дочкой в чистой теплой воде - ты же принял виденье за знак иного. Но разве не вольны мы теперь воплотить все прежние сны? Вы научились поверять друг другу свои мысли – настало время довериться также в делах.

- Смотрите, Господин, - прервал кто-то его речь. – Незнакомая женщина идет к нам.

Шрамм вгляделся, узнавая силуэт утренней гостьи.

- Это девушка из Пансионата.

- На ней нет даже купальника.

Теперь это понял и Шрамм.

- Но разве до грехопадения Адам стыдился наготы своей? И вам также не следует таиться ближнего своего.

Они молчали.

- Ступайте, - сказал Шрамм. – Удалены вы от просветленья. Я буду говорить с женщиной о дороге к слепым. О вашей дороге.

Подойдя ближе, девушка нерешительно огляделась.

- Мне кажется, здесь было много людей.

- Верно.

- Ты отослал их?

- Да. Кроме того, они были смущены твоим видом.

- Почему?

Она улыбнулась Шрамму.

- У них еще принято скрывать от других и мысли свои, и дела.

- Разве? Я думала, вы собрались здесь для иного.

- Тебе рассказывали об этом?

- Я так решила. И ваш интерес к слепым…

- Ты сама позвала нас, ибо, сказала ты, слепым это крайне необходимо.

- Да, конечно.

- Но есть в этом предложении полезное и для нас.

- Что именно?

- В общем, это связано с одной научной работой о человеческом восприятии.

- И я могла бы помочь?

- Да. Мы хотим понаблюдать за слепыми. Возможно, провести некоторые эксперименты… Тебе известно что-нибудь о пространстве, каковым оно является для слепых?

- Они просто живут в нем. А я живу среди них.

- Это тоже ведь интересно. Как оказалась ты там?

- Меня привезли.

- Откуда?

- Ну, это было совсем непохожее место.

- Конечно, ты можешь не отвечать на мои вопросы.

- Я просто думаю. Тебя, если ты не ушел, мой вид не смущает?

- Н…нет.

- Быть может, я тоже экспериментирую. Я думаю, человек должен одеваться, когда ему холодно. Если жарко, он должен снимать одежду. Разве я не права?

- Наверное, ты считаешь так оттого, что вокруг тебя до сих пор были только слепые. Но раньше, в том другом месте?..

- Знаешь, раньше, в другом месте, в другой древней стране был принят обычай: в один из праздников незамужние девушки танцевали и выполняли гимнастические упражнения обнаженными, а юноши смотрели и выбирали себе жен. Древние полагали это вовсе не стыдным и небесполезным.

- Тебе кто-то рассказал эту историю?

- Нет, у слепых в пансионате достаточно книг.

- Книг?

- Ну, они записаны на кассеты. Очень удобно. Можно заниматься делами и слушать.

- Возможно, ты и права. Я хотел бы, чтобы подобное принято было и в Сфере.

- В Сфере?

- Да… Таково условное название эксперимента. Ведь пространство – конечно оно или бесконечно – должно иметь таковую форму.

- Это настолько важно?

- Так считаю не я… Послушай, но для слепых, видимо, не существует и нагота. Есть ли у них вообще такое понятие?

- Они ведь используют слова тех, кто видит. Ты не хотел бы знать, существует ли у слепых понятие «любовь»?

- Да. Скажи, у них рождаются дети?

- Дети? Нет.

- Почему?

- Так устроен их мир.

- Но кто-то, наверное, умирает, кто-то появляется – потому что Пансионат существует.

- Тех, кто умирает, увозят; приезжают другие.

- Но кто так устроил. Кем это установлено?

- Не знаю. Быть может, слепые сами договорились между собой. Возможно, они бояться, что их дети тоже родятся слепы. Или – наоборот?

- Но я никогда не видел испуганного слепого.

- Да, их так легко обмануть. Их легко успокоить, но еще проще запугать. Они ведь не видят. Они смирились и доверились не себе.

- Выходит, кто-то другой придумал Пансионат. Ведь не могли же, в самом деле, слепые… Тебе известно что-то об этом?

- Нет. Есть вещи, которые существуют будто всегда и по неведомой нам причине.

- Да, верно.

- И потом, здесь не всегда были только слепые.

- ?

- Так рассказывают. Да я помню и сама: прежде в Пансионате жили и те, кто видит. Точнее, они приезжали время от времени к кому-то из тех, кто ослеп, но не был слепым от рождения.

- Ты хочешь сказать, Пансионат выстроен ими?

- Нет, они появились позже. Вначале даже тот, кого навещали они, не был слеп.

- Зачем же они приезжали?

- Что-то влекло их. Я думаю, конечно, слепые. Пансионат только и отличался своими обитателями. Но никто не знает причин интереса. Быть может, в это посвящены вы? Ведь о Пансионате вам стало известно от бывавших здесь прежде?

- Нет.

- Слепые говорят, вы явились от них.

- От них. То есть, с каким-то поручением?

- Во всяком случае, из того же самого места.

- А откуда о нас знают слепые?

Девушка пожала плечами.

- Это они прислали тебя?

- Я пришла сама.

Уже истаивала горсть песка, который пересыпала она из ладони в ладонь.

- Но почему слепые интересуются нами?

- Что-то изменилось, когда зрячие перестали приезжать.

- Что именно? Они успели подчинить слепых, устроив их мир?..

- Едва ли. Все было устроено прежде. И потом: слепые всегда зависимы.

- А их товарищ?

- Его тоже не стало.

- Он умер?

- Говорят, тот просто не стал являться.

Шрамм отвернулся, обозревая однообразное море. Все же его смущала нагота девушки.

- А может, он вовсе и не был слеп?

- Я так не думаю. Или вам точно известно?..

- Известно?.. Я только высказал предположенье. Неужели нельзя притвориться? Как узнают слепые, слеп ли их собеседник?

- Не знаю.

- Разве не разнятся слова и мысли слепых и зрячих?

- А разве человек изобретает слова?

Зов сигнала протрубил в воздухе. Девушка обернулась на звук.

- Это тебя.

- Да. - Высокий поднялся, отряхивая песок. – Но у меня есть еще время тебя проводить.

- Я хорошо знаю дорогу. Мы увидимся позже.

 

В комнате с черным высоким потолком он отвечал на невидимо заданные вопросы.

- Девушка приходила сегодня опять?

- Да.

- Ты говорил с нею?

- Да.

- Вы были одни?

- Мы говорили о слепых.

- У тебя составилось мнение?

- Я не думаю, что действия их враждебны.

- Но они в самом деле слепы?

- Что-то разладилось в Пансионате, и они ищут выход.

- Ты был уже там?

- Нет.

- Где же встречаетесь вы? Ты не приводишь гостью сюда.

- Каждый день она бывает на берегу.

- Что ж, ступай.

 

У ворот Пансионата слепой сторож окликнул девушку.

- Это ты?

- Да.

- Ты поздно сегодня.

- Я купалась, а потом бродила по берегу.

- И ты не одна?

- Это наши друзья.

- Я верю тебе. Сколько их?

- Трое.

Они прошли мощеной дорожкой к кирпичным одноэтажным строениям, в которых жили слепые. Две входные двери с каждого крыльца вели в смежные половины домов, состоявшие из одной лишь просторной комнаты. Стол, стулья, кровать, шкаф… Удобства, пояснила девушка, находятся во дворе. Баня также в отдельном строении.

Она словно извинялась за столь убого устроенный быт.

- Слепые живут по одному? – спросил Шрамм.

Они топтались посреди комнаты, опустошенные и разочарованные исполненьем желаний.

- Здесь нет установленных правил.

- А твои соседи за стеной? Кто они?

- Мужчина и женщина.

- Слепые?

- Как все.

- Да, конечно. Но как станем мы наблюдать за ними?

Девушка не отвечала.

- Это можно устроить, - сказал один из общинников Сферы, приведенный Высоким. – Заменим кирпичную стену стеклянной.

- Но как осуществить эту замену? Слепые, видимо, почти не выходят из комнаты?

- В общем, да.

- Тогда я стану менять в стене по кирпичику во время отлучек слепых. Это не даст малейшего повода к подозрениям.

- Но не должно быть также никаких изменений в движении воздуха.

- Ты слышал?

- Господин, я справлюсь с этим, - ответил каменщик.

 

«Все-таки я хотела бы знать, какого цвета мое новое платье».

«Оно нежное и шелковистое».

«Я хотела бы знать, какого оно цвета».

«Зеленого».

«Ты говоришь неправду, потому что не можешь видеть этого сам».

«Но если то же самое скажут те, кому дано видеть – как убедишься ты в истинности их слов?»

«А зачем же им врать?»

«Чтобы сделать тебе приятное. Ты ведь хочешь зеленое платье. Хотя не можешь и представить, что это такое».

«Иногда мне кажется, что могу. Это – будто утром идешь босиком по траве. Потому что трава зеленая».

«Видишь, это только слова…»

«Нет. Зеленый – это еще покалывает на языке, словно лопаются пузырьки…»

«Ты говоришь совсем о другом. Это как раз и не может быть цветом».

«А откуда известно тебе?»

«Я не знаю, каким это бывает, потому что в действительности этого нету вовсе. Ты можешь верить или не верить тем, кто утверждает, что видит это. Но для нас это только слова».

«Ты не должен говорить так».

«Почему?»

«Если слепой ведет слепого, оба падают в яму?»

«…Если тот, кто ведет, не знает дороги. Разве ты забыла, как я водил тебя за руку, когда ты только пришла сюда?»

«Я помню».

«Ну вот, и не повторяй напрасного вздора. Лучше примерь платье».

- Скорей. Может быть, ты их увидишь. – Шрамм отошел от прозрачного прямоугольника в стене. – Я только слышу голоса.

- Господин, было мало времени. Я только установил микрофон и заменил пару кирпичей. Видно, они опять стоят у самой стены.

- Они хотя бы не слышат нас?

- Я думаю, нет.

«Ну?»

«Оно в самом деле шелковистое».

«А ты говоришь, я обманываю тебя».

«Мне кажется, зеленые платья и в самом деле такие».

- А какого цвета платье принесли ей?

- Зеленого.

- ?

- Она ведь хотела этого, - добавила девушка.

«Тебе нравится?»

«Любопытно было бы увидеть себя в зеркале».

«Что это такое?»

«Ну, это такое раздвоение… Как вот если бы мы говорили с тобой, но я была бы я, и ты – я».

«Я часто так разговариваю. Когда бывает ночь, и ты не слушаешь уже, я часто все еще говорю».

«Нет-нет, это не так… Ну, слушай: это, как если бы ты дотронулся до меня, но не ты, а я сама».

«Тебя было бы две».

«Да, наверное».

«И что дальше?»

«Я постояла бы и сказала себе: уходи».

«И другая ты сказала бы: уходи тоже. Тебя не стало бы вовсе?»

«Не знаю. Наверное, это в самом деле лишь выдумки».

«Может, и нет… Ты никогда не думала, куда подевались те, что приехали и рассказали нам о цветных платьях?»

«Наверное, ушли туда, откуда и взялись».

«Куда же именно?»

«Где-нибудь есть пансионат и для них».

«А если – нет? Ты слышала? Говорят, они опять стали являться здесь».

«Думаешь, они по-настоящему и не уходили?»

«Конечно. Откуда берутся эти платья, еда для нас?»

«Откуда?»

«А вдруг они прячутся именно в зеркалах? Их много, они все успевают, а потом говорят «брысь» друг другу, и – никого. Быть может, им самим не нужны ни еда, ни одежда…»

«Как странно…»

«А если нам и в самом деле попросить у них зеркало?..»

«Зачем? Мы не испугаемся?»

«Нет, отчего же… Наоборот…»

«Постой. Послушай, но когда они спрячутся и исчезнут отсюда все, когда их не станет – кто вызывает их снова?»

«Я думаю, остается еще один…»

 

Высокий отпрянул от стены. Помолчал некоторое время.

- Что за чушь несет этот… О зеркалах, как о коробочках с чертиками.

- Не забывай, что он слеп, - ответила девушка. – Законы преломленья и отражения он ощупывал пальцами.

- Ваш местный Коперник? Я так и не увидел его.

- Господин, завтра мы установим по их просьбе зеркала. Это увеличит обзор, пока не заменена кладка.

- Ладно, ступайте. Я догоню.

Он обратился опять к девушке.

- Такое ощущение, что слеп я, а не он, что меня попросту дурачат. Вот я стою у этой бойницы в стене, вижу, опять-таки, лишь стену напротив – в то время, как остальные наблюдают за мною со стороны. Ты ведь тоже оценивала мое поведение?

- Я не смотрела.

- Мне кажется, ты умалчиваешь о чем-то важном.

- Ты также не договариваешь. Я знаю, что вам важны эти наблюдения, я привела вас к слепым. Но мне ничего не известно о целях.

- Хорошо, слушай. Все началось с учебного морского похода. Под моим началом было несколько мальчишек на паруснике. Спустя неделю после выхода, мы бросили якорь в проливе меж двух безлюдных островков. И мне, и тем, кто позже отыскал нас, островки внушали странное беспокойство. Я запретил купания. А ночью мне приснились все пятеро мальчишек. Они шли в обнимку по какому-то фантастическому городу. Город казался белым, хотя стены домов были прозрачны. Впрочем, я не уверен теперь. Зачем-то я пересчитывал мальчиков во сне. А утром всех пятерых не оказалось на борту. Девчушка, которую я отыскал в каюте, дрожала и не могла вымолвить ни слова. Была какая-то глупая надежда на то, что они живы, что, может быть, инопланетяне забрали их в странный свой город. Но они все были в море. Их долго искали. Между островами ночью возникало сильнейшее течение, и их подхватывало и закручивало, когда они ныряли, прежде чем успевали они что-то сообразить. Их и везли потом скрюченных в полиэтиленовых мешках. И хоронили в деревянных кубах…

- …Твоего запрета, ты полагаешь, было недостаточно?

- Запрет был, скорее, символическим.

- Но они должны были подчиниться?

- Они должны были жить.

- Зачем же пришел ты сюда?

- Если бы не запрет… Они хорохорились перед девчонкой… Я думаю, человеку противны всякие рамки. Он волен стать собой – то есть, всем… Сейчас, в твоей комнате, я был господин и раб. Я смотрел через стену, и вы наблюдали за мной. Этому хочу научить я: господствовать и подчиняться. Но слепые спрятались. Я никого не видел. Ты рассказала им о нас?

- Нет. Ты увидишь сам. Ты сначала увидишь их в зеркале.

- Но зачем это нужно слепым? Ты не ответила.

- Чересчур много времени минуло, как брошены слепые одни. Им нужно новое откровение.

- Откровение?

- Да. Есть вещи, которым слепые могут лишь верить. Ты слышал их сужденья о зеркалах?

- Чушь коматозная.

- Чтобы твой и их миры стали одинаковы, ты должен принесть слова. Они поймут и поверят.

- Ты хочешь, чтобы я вошел к ним?

- Я не вправе нарушать твоих планов. Все равно ты должен прежде узнать их. Потом, быть может, ты решишь сам.

 

- Ты отлучался сегодня, Шрамм?

- Я был на берегу.

- Виделся опять с девушкой?

- Да.

- Ты был с нею на барже?

- На баркасе, Великий.

- Не важно. Ты ищешь случая укрыться от меня. Ты чересчур горд.

- Разве может быть горд червь? Вчера я был, как червь на стене. И все глядели на меня.

- Тебе по-прежнему снится город?

- Нет.

- Он часто снился тебе?

- Я видел его лишь однажды. Той ночью.

- Я знал об этой твоей лжи.

- Но я все время о нем помнил.

- Это лучше, что ты пришел в город, а не город вобрал тебя. Ты думал о нем, потому что помнил обо мне. Ты грезил утаиться очей моих, но вошел в сердце мое. Ступай.

 

«Мне кажется, кто-то был до нашего возвращения в комнате».

«Конечно. Ведь ты передал просьбу о зеркале?»

«Да».

«Это не вызвало удивления?»

«Ты же знаешь их устремленье поступать так, словно мы видим».

«Наверное, зеркало уже здесь».

«Мне кажется, кто-то был в комнате только что. Я слышал шаги и стук двери».

«Я ничего не слышала. Сегодня так шумит море».

«Может быть даже, кто-то не вышел, а вошел».

«Здесь никого нет».

«Погоди. Постой у двери… Нет, показалось. Никого. Но я убежден в их присутствии… Что ты делаешь?»

«Хочу найти зеркало».

«Ты знаешь, какое оно?»

«Оно такое, какого не было еще у нас в комнате».

«Да, в самом деле».

«Вот что-то. Похожее на окно».

«Оно меньше окна».

«Но такое же гладкое и прохладное».

«Оно без перегородок. Как одна застекленная рама».

«И такое же прямое».

«Ты хотела сказать – прямоугольное?»

«Ты думаешь, оно не открывается?»

«Это же зеркало. Если бы оно открывалось, как внесли бы его и укрепили здесь?»

«Да, оно на стене. Я не понимаю, как можно в нем спрятаться?»

«Тише. Молчи».

«Что-то случилось?»

- Он видит меня!..

- Нет, Господин.

- Иди и смотри.

«Послушай, здесь еще одно зеркало».

«Ну и что?»

«В прошении не говорилось о нескольких зеркалах».

«Ну и что?»

«Ничего. Теперь я точно знаю: это они».

«Ты уверен?»

«Да. Сними свое платье».

«Зачем?»

«Сними. Моя рубаха будет мала».

- Господин!..

- Что происходит? Почему ты молчишь?

- Они занавесили платьем зеркало…

- Почему ты молчишь? Ты видишь их? О чем ты подумал?

- Я?.. Только ее платье…

- Быть может, ты что-то вспомнил? Свое детство?

- Да.

«Тебе холодно?»

«Нет. Но зачем ты сделал это?»

- Говори.

- Это было давным-давно. В летнем лагере. Когда нас водили в баню.

- Мы слушаем тебя.

«Сегодня у ворот я говорил со сторожем».

«Он не отказался беседовать с тобой?»

«Он сказал, что приходили чужие. Что их было трое».

«Выходит, их вовсе не много».

«Важно именно число «три». Значит, они еще не умножились в зеркалах».

«И мы их понапрасну ожидаем оттуда?»

«А ты не вспомнишь, сколько их было в прошлый раз?»

«Это же было так давно».

«Что вообще ты помнишь о них?»

- Говори.

- …в бане… Мальчиков и девочек разделяла перегородка. Внизу в ней было довольно большое отверстие для общего стока воды.

- И можно было наклониться и заглянуть за стену?

- Нет. Вода стекалась в огромную зеркальную лужу по обе стороны перегородки.

- И вы пользовались этим зеркалом?

«Мне кажется, они всегда появлялись с шумом. Ну, они смеялись, громко говорили, потом пели. Но это – когда уже были пьяные».

«Ты знаешь, что это такое?»

«Мне давали попробовать. Это называлось вино, верно?»

«Да. На что это было похоже?»

- Я думаю, здесь требовалась сноровка. Во-первых, следовало дождаться, когда перестанет течь вода, затем – встать на определенном расстоянии от стены…

«Почему ты молчишь?»

«Ну, было так, словно превращаешься, но не успеваешь по-настоящему обернуться в другую. Ты – и не ты. Быть может, с ними так случается в зеркалах?»

- …Мне кажется даже, требовалось заранее договориться с девочками, где и как будут они стоять.

«После этого они просили о чем-то тебя?»

«Не помню. Только они повсюду ходили за нами. Негде было укрыться».

- И часто подглядывал ты?

- Нет. У меня и тогда было плохо со зрением. А в баню в очках не пойдешь. Но я видел, как смотрели другие.

 

- Мы одни в комнате?

- Да.

- Я слышала у двери, ты разговаривал с кем-то.

- Наверное, я размышлял вслух.

- О чем?

- Я думал о слепых. Каким и через кого может быть явлено им откровение, если они не доверяют нам, всему миру видимого? Так показалось мне.

- Ты делаешь поспешные выводы. Ты наблюдал только двоих, и попросту не разглядел покуда их мира.

- Я говорю именно об этом. В Сфере нам открылось, что жизни нашей должно уподобиться снам. А каковы сновиденья слепых?

- Знаешь, тот ослепший, которого навещали товарищи, он рассказывал им, что ему снятся море и деревья… Даже то, чего не видел он прежде.

- Я спрашиваю о настоящих слепых.

- О настоящих? От них утаены образы света. И откройся одному из них нечто на миг, я думаю, он и не понял бы…

- Но что-то с ними происходит во время сна – так, словно и не спят они вовсе, хотя это только сон…

- Да, наверное…

- Что? Они слышат голоса, ощупывают предметы?

- Я не знаю, какими словами выразить это ясно для тебя… Я полагаю, происходит… почти жизнь.

- Ты сказала «почти»?.. В самом деле. Но верно ли и обратное утверждение: «В жизни происходит почти сон»? Как вообще отличаю я одно от другого? Скорее, отличают другие, а не я. Они говорят: Нет, на самом деле этого с тобой не было, ты спал в это время. Но не было этого для них. Для меня оно есть. Разве там, во сне, я умер, а не жив? И в самом ли деле отличие сна от жизни в том, что сон не имеет здесь никаких следствий, как говорят об этом? Да, сон был и остается во мне, он не выходит наружу. И, возможно, во мне самом сон и умирает. Но если сон был во мне, и если даже он во мне умер – все-таки во мне это вызвало, пусть неразличимые окружающим, изменения, сон вторгся в мои отношения с миром. Если же другие настаивают, что этого не было со мной, выходит, я отличаю сон от жизни лишь по его очевидности для других? Ты слушаешь еще? Наверное, я говорю бессмысленно и сумбурно?

- Почему же? Мне все понятно.

- Да? Но как понять и отличить мне самому? Вот, я жил, жизнь происходила во мне – вдруг она исчезает и сменяется другой жизнью. Я видел одно, теперь – совершенно другое; я припоминаю: то, что я увижу проснувшись, существовало и до сна, который весьма эфемерен. Правда, иные сны также имеют свойство повторяться – но все-таки я просыпаюсь и вижу перед собой… В конце концов, поведение окружающих подсказывает мне, что этого не было. Но как… Послушай, как различают эту «почти» и настоящую свою жизнь слепые?

- Скорей всего, точно так же.

- Но я вижу утром, что просыпаюсь в той самой комнате…

- Ты просто помнишь об этом.

- Я могу ущипнуть себя, в конце концов… Скажи, если слепой ущипнет себя, откуда он будет знать, что это не продолжение сна?

- Ты задаешь глупые вопросы. Просто у слепых другой мир.

- Даже если мы с ними в одной комнате? Ты хочешь, чтобы именно это я сказал им?

- Едва ли прозреют они от таких слов.

- …Как и я едва ли ослепну от их откровений?

- От того, что откроется тебе через них, ты только обогатишься. Ведь и у тебя есть все то же, но чувства твои притупились и бездействуют. От чрезмерного богатства ты не ценишь легкодоступного. А глаз своих ты им не дашь…

- Я должен говорить на их языке? Быть может, мне ослепнуть на время?

- На время?

- Если мы завяжем сейчас друг другу глаза?

- Зачем?

- Будучи богатым, полезно ненадолго разориться… Я хотел бы понять, что значит для слепых нагота. Ведь солнце и тепло могут уйти так же внезапно.

- Для этого достаточно испытать зрение одного.

- Хочешь сказать, тебе это ни к чему? Ты достаточно была среди них, а теперь говорить с ними мне? И потом: если слепой ведет слепого… Так? Наверное, ты права. Ты поможешь мне? Где-то в комнате был шейный платок.

- Да.

- Вот он… Какие у тебя пальцы. Я, в самом деле, готов ослепнуть, только бы ты все время касалась меня.

- Ты видишь что-нибудь?

- Темноту.

- Теперь стой. Я раскручу тебя. Помнишь, в детстве: «Панас, Панас, на чем стоишь?..»

- На камне… У меня кружится голова.

- Привыкни немного.

- Ты будешь рассказывать обо всем, чего я не вижу, но чего коснусь или, наоборот, пройду мимо?

- Нет. Ты будешь говорить.

- Да, конечно. Ведь слова должен найти я.

- Иди.

- Ну, это стол… Стул… Лучше бы искать в вовсе незнакомой комнате… Это… Это ты? Куда ты ускользнула?

- Какая я?

- Гладкая, и тебя не за что удержать, потому что в жару ты обходишься без одежды.

- Меня никогда нельзя удержать.

- Я слышу. Ты за спиной… Вот… Рука?..

- Погоди… Скажи сначала что это?

- Это?.. Ты обманула меня… Шнурок? Веревка?

- Дернешь – дверь и откроется?

- Закроется… Это штора… Только не закрывай.

- Почему?

«Что делаешь ты, Шрамм?»

- Я же говорил тебе…

- Тс…с…

 

…………………

- Но это лишь одно из имен, которым открылся тот, кого зовем мы Наблюдатель.

…………………

- А потому ложно устыжаетесь вы, уклоняясь глазами тех, кто не видит ни вас, ни иных сотворений мира, не разумея различенья света и тьмы. Ибо стыд – то, что желаешь и не сумел скрыть. Но исполнимо ли утаить что от Бога? Замышляет ли слепой спрятать то, о чем и не знает? Глядите – ибо не бывает унижен огонь, когда берут от него не одно тепло, но и свет. И знайте: чего не исследили еще вы, что скрыто и скрывают от вас – это и есть мир.

 

«Мне кажется, нам никогда не справиться с зеркалами».

«Почему?»

«Всякий раз ты отыскиваешь те, которых мы не занавесили прежде».

«Я закрываю их все. Но каждый день появляются новые зеркала».

«У нас не осталось уже ни одежды, ни простыней».

«Тебе совсем невмоготу?»

«Ночью, если ты открываешь окно, я просыпаюсь от холода».

«Я не стану больше этого делать».

«А сегодня я проснулась и вспомнила такой разговор».

«Это было с тобой во сне? Без меня?»

«Да. Словно беседуют двое. Один говорит: «То, что помещается в зеркале – это зеркало». – «Нет, - говорит другой. – В зеркале помещается также и все, что не есть зеркало». – «Но тогда…» – возражает ему первый…»

«Это, в самом деле, был сон?»

«Не знаю. Мне было холодно, и я решила, что не сплю ночью. И потом, разве ты тоже слышал?»

«Нет. Ты помнишь еще что-нибудь?»

«Как будто открылось окно, потом дверь – и эти двое появились с разных сторон».

«Что же возразил первый?»

«Он сказал: «Но тогда и в занавешенном зеркале также помещается все. А все – это и значит мир без изъяна. Кроме того, в занавешенном зеркале должен помещаться и весь невидимый мир». – «Да», - согласился другой».

«Ну?»

«Мне показалось, они говорили о нас».

«Глупости. Лучше скажи, они в самом деле вышли не из зеркал?»

«Нет… Наверное, мы напрасно занавешиваем их. Знаешь, скоро будет холодно даже днем».

«Я думаю, тогда они удалятся сами».

«Почему?»

«Они не выносят холода».

«Разве ты можешь знать это о них?»

«Да. В холода их никогда не бывает здесь.  Мне кажется, у них совсем нету одежды».

«Тогда откуда одежда у нас? Ведь мы не делаем ее сами…»

«Быть может, они сбрасывают ее, чтоб отдать нам».

«А когда мы снимем свою одежду с зеркал, они не выпрыгнут вновь?»

«Я думаю, они не успели туда забраться. И потом – мы всегда можем занавесить их снова».

«Тогда им некуда будет вернуться, и мы станем тесниться все в одной комнате».

«Иногда мне в самом деле не хочется, чтоб они уходили. Когда жара, и мы завесили зеркала, я могу касаться твоей кожи».

«Ну, подожди».

«Твоя кожа такая, такая…»

«Послушай, а может, ты нарочно выдумал их?»

Шрамм отвернулся от зиянья в стене.

- О чем вы думаете?

Немо говорили за стеклом двое при отключенном микрофоне.

- Не полагаете ль, что вас нет там вовсе? Что все это происходит не с вами? О чем думаешь ты?

- О зеркале.

- В самом деле?

- Да. О маленьком зеркале. Ученик с первой парты устраивал его на своем ботинке под столом молоденькой учительницы…

- И это происходило опять не с тобой?

- Это был другой мальчик.

- Где же был ты? Что ты делал? Не считаете ли, что вашей мысли о том, что вы есть, достаточно, чтобы быть? Кто из вас войдет объявить об этом слепым, для которых вас нету вовсе? Не есть ли такая жизнь, в самом деле, сон и страдание? Ибо пока обдумываете вы быть – вы есть лишь в себе, но вас нет. Нет жизни – лишь наказание за нее. Не научены ли прежде об аде – суть не избытом извне промедлении. Извне – ибо поток не имеет в себе оснований прерваться, и в те же струи вступаете вновь и вновь. И жизнь ваша не есть осознание жизни. И о себе не помыслите, каковы есть теперь – но какими станете или были. Ибо осмысляема лишь перемена. Отриньте ж ад. Жизнь – череда начал и концов, гибели и рождений. Перемените участь свою в рабстве и обладании. Смотрите сквозь стены: тяжко ли бремя наше слепым? Непосильно ли вам восседать наблюдателем?.. Каковы здесь чьи роли?.. Пусть женщина скажет, что означает истинно «быть»…

Шрамм указал на ту, что с первых дней входила в залу в числе троих.

- Скажи, в прежней своей жизни была ль ты рабыней?

- Нет. Но я состояла прислугой в одном странном доме.

- Чем же странен был дом?

- Я присматривала за мальчиком лет пяти.

- То есть, он был в твоей власти?   

- Да. Нет… Однажды он сказал мне: если ты сделаешь то-то и то-то, ты должна будешь в наказание совершенно раздеться.

- То есть, мальчик хотел сменить роли? Это произошло?

- Во-первых, он должен был установить запрет, а я ослушаться. Во-вторых…

- Он определял правила жизни для тебя?

- Скорей, это были правила игры. У мальчика не было вовсе товарищей-сверстников. Кроме того, меня обязывали обо всем сообщать родителям.

- И это также было заранее оговорено?

- Пожалуй.

- То есть, вы не были вольны в ваших отношениях с малышом? Вам задавали рамки?

- Я должна была только рассказывать. Кроме того, я могла лгать.

- И властвовать тем самым над взрослыми?

- А потом я работала одно время медсестрой.

- Между пациентом и доктором?

- Был один случай…

- Достаточно.

В комнате зажгли свет, отчего непрозрачными сделались сумерки в помещении у слепых.

- Смотрите. Что различаете теперь за стеклом? Можете ли увериться, что не наблюдают теперь за вами? Не есть и свет – не поток очевидности, но лишь игра с тенью? Играйте – говорю вам. Играйте: встав с обеих сторон стекла – ибо тот, кто играет, повелевает властной над миром трубой, на звук которой восстают и из гроба. Обмануть ли хочу, похитить свободу вашу избрать меж игрой и мраком? Взяв все, все я вернул вам. Делайте что хотите. Но одно еще имею сказать. Один закон даю – закон перемены, дабы не повелевал вами более никакой человек либо бог. Ибо время глядеть, и время закрывать глаза. Время властвовать и подчиняться. Прочее – суета сует, но в царствии и рабстве познаете сами…

 

Девушка уже поднималась по тропинке обрыва, уходя с пляжа, когда ее окликнул с берега голос Шрамма.

- Разве встреча назначена не у тебя?

- Нет. Спустись к морю.

Некоторое время они шли, увязая ступнями в песке. Два или три раза она молча стерпела боль, наступая, видимо, на колючки усохших растений. Затем Шрамм помог ей подняться, а через несколько шагов вновь спуститься по немногочисленным ступеням лестницы. Запах чердачной сухой пыли и соли смешивались в причудливый аромат детства.

- Совсем не похоже на твою комнату.

- Ни к чему посторонним ежечасно видеть нас вместе.

- Разве кто-нибудь смеет запрещать тебе?

- Я не хочу, чтобы другие так часто видели тебя.

- Почему?

- Разве недостаточно одного моего желания?

- Да, наверное.

- Тебе не хочется разговаривать? Ты чем-то расстроена? Или… У тебя кровь на ноге!

- Наверное, наступила на осколок.

- У нас есть медсестра. Пойдем… Нет. Я сбегаю за бинтом и зеленкой.

- Не нужно. Я не хочу оставаться одна. И идти с тобою туда, где нас увидят.

- Но твоя нога.

- Ничего страшного.

- Сегодня ты непохожа на себя. На берегу я даже принял тебя за другую.

- За медсестру?

- Просто я не узнал тебя. Ты никогда так не одевалась.

- Я решила, что поступала неправильно. Прежде я не думала, как смотрят на меня.

- А я решил, что тебе стало холодно. Скоро осень. Море уже цветет.

- Мне говорили… А нас, в самом деле, никто не видит?

- Ты чего-то боишься? Ты, действительно, странная сегодня.

- Да. Скажи: а они красивые?

- Кто?

- Медсестра, другие женщины. Ты властвуешь надо всеми?

- Ты, видимо, не знаешь. Я только исполняю Его волю. Я сам в Его власти.

- Он – Наблюдатель?

- Да.

- И Он видит всех, и говорит с ними, как с тобой?

- Мне не было откровенья об этом. Но если Он являлся кому-то, мне бы сказали.

- А если Он не хочет, чтобы ты знал?..

- Он учит открытости.

- То есть, запрета говорить о Нем не существует? Скажи тогда, каков Он?

- Ты же входила к Нему.

- Это было, словно во сне.

- Мы все так видим. Со мной Он уподобляется человеку.

- Как же тогда Он наблюдает за всем?

- Он открывается лишь одной своей частью. Человек ведь тоже не бывает в любое мгновение всем, что он есть. В этом мы и подобны Ему. Я думаю даже: человек не загадка, а разгадка.

- Разгадка? Чего?

- Так… Это не стоит даже и обсуждать.

- А сейчас? Он тоже смотрит на нас?

- Не знаю. Быть может, и нет.

- Почему?

- Как я могу говорить о Нем? Наверное, есть и такое, чего Он видеть не хочет.

- Тогда Он, конечно, не видит Пансионат. А мы – совсем рядом с ним…

- Отчего ты так решила?

- Но Наблюдатель слепых также должен быть слеп. А поскольку, ты говоришь, что это не так… Ведь двух всеохватностей быть не может, верно?

- Верно. Только мы не смеем судить о нем, как о человеке.

- Мы смеем предполагать… Либо слепые оставлены Им, либо, являясь к ним, Он закрывает глаза.

- Ты заблуждаешься.

- Тогда открой истину. Ты же видишь Его.

- Теперь Он лишь говорит со мной.

- Да? И как это происходит? Быть может, Он касается твоей руки, лба? Какой у Него голос?

- Не знаю. Он звучит, и я узнаю…

- Как звучит?

- Иногда мне кажется, что он просто во мне. Мой собственный голос…

- Потому что ты чересчур доверяешь глазам. Если явится Наблюдатель слепым, они уж не позабудут.

- Ты обиделась? Я в самом деле не знаю.

- Нет. Жаль только, что Наблюдатель не откроется им. Никогда.

- Ты хочешь… чтобы вместо Него пришел я?..

- Хочу.

 

- Почему я не узнаю сегодня твоей комнаты?

- Не знаю.

- Может быть, виной пасмурный свет за окном?

- Зимой здесь и вовсе не видать солнца.

- Скверная погода?

- Да. Сильные ветры. Если с осени песок не намок и не смерзся, его несет во все щели: в дом, под одежду…

- В глаза?

- Да.

- Но слепые могут их просто закрыть… Знаешь, о чем я подумал?

- О чем?.. Эй!.. Что ты замолчал?

- Почему ты не сказала мне сразу? Я не ожидал этого.

- Чего?

- Ты же видишь – стекло закрашено… Закрашено изнутри.

- Я ничего не знала.

- То есть, его закрасили, пока тебя не было дома?

- Я не понимаю, как это могли сделать слепые. Может, в их комнате есть кто-то еще?

- Теперь мы не узнаем и этого. Такое ощущение, будто ослеп я, и наблюдают за мной… Это ты рассказала им?

- Мы провели целый день вместе.

- Постой… Ты опять не заметила? Мне показалось…

- Что?

- С улицы в окно смотрел человек.

- Какой человек? В Пансионате живут только слепые.

- Он сразу же отшатнулся от стекла.

- Тебе привиделось.

- Не знаю. Скажи. Если кто-нибудь притворяется слепым, можно определить, видит он или нет?

- Всякое притворство обнаруживается со временем.

«Ну вот, ты проснулась».

«Да».

- Это говорят за стеной? Значит, слепые там?

- Куда им деваться?

- Или: не слепые, а только магнитофон с голосами?

- Зачем это им?

- Если они закрасили стекло, им есть что скрывать.

- Или слепые не хотят стены между нами…

- Я не думал об этом…

«Странно, ведь я всегда могу сказать, что проснулась ты, но часто не знаю, не сплю ли до сих пор сам».

«Ты не спишь».

«Все-таки нам нужно говорить друг другу об этом».

«Нам вообще нужно говорить. Если бы мы не умели этого, мы попросту умерли б».

«Вот и нет…»

«Что – нет?.. Почему ты не отвечаешь?»

- Мне кажется, у них скрипнула дверь. Он вышел из комнаты. Или: кто-то вошел?

- Это половица…

«Почему ты молчишь?.. Что делаешь ты? Я слышу, что ты идешь ко мне… Ой!..»

«Я не вымолвил и слова… Разве меня не было?»

«Я испугалась».

«А если даже и не было меня, как это явился я вдруг?»

«Подожди, не делай этого…»

«Почему?»

«Мне кажется, здесь кто-то еще…»

«Нет».

«Я чувствую».

- Думаешь, она тоже заблуждается?

«Ну и пусть. Почему мы не должны?..»

«Мне кажется…»

«Что?»

«Мы так беззащитны… Когда мне страшно, я даже не знаю, ты ли это, твои ли руки… Или, может, твои и чьи-то еще… Подожди, я дрожу вся… Я слышала когда-то – давно, когда еще приезжали те… Ты знаешь, что такое прозрачность?..»

- Там есть кто-то третий… Почему ты молчишь?

- Я ведь тоже не вижу.

«Прозрачность?.. Я читал в одной книге. Там говорилось о пространстве, откуда человеку не выбраться: похоже на нашу комнату, но без дверей и окна. Это словно снится – пока человек не сознает ясно отсутствие сна. И ему становится страшно, как и тебе. Потому что никто не хочет взять его за руку и вывести оттуда. Хотя человек знает о тех, кому это по силам. Я не помню: какие-то женщины или великаны. Он сам – как маленький мальчик, а те другие – даже больше, чем взрослые. И они тоже знают о напуганном человеке, и, возможно, сами поместили его туда – но ничего не делают, чтобы вызволить, а только смеются…»

«Что же в этом смешного?»

«Им весело оттого, что человек знает свое положение и ничего не может поделать… Я думаю, это похоже на то, о чем ты спросила».

«Это из книжки слепого поэта о Гулливере?»

«Нет. Тебе не страшно уже?»

«Страшно. Не трогай меня. Ты нарочно говорил так долго, чтобы…»

«Но я не трогаю».

«Я же знаю, что ты».

«Может, кто-то еще?»

- Там есть кто-то третий.

- Нет. Выключи звук.

- Почему? Ты покраснела.

- Выключи звук. Я не хочу больше подслушивать.

- Но стекло закрасил тот, кто скрывает свое присутствие.

- Тогда войди и увидишь сам…

- Что?

- Там только слепые… Выключи…

- Послушай, а если краска на стекле – знак, что войти к ним может только слепой? По крайней мере тот, кто знает хоть что-то о слепоте: кто не видит их, как теперь я… Быть может, это не я, а они учат меня?..

- Нет. Я не думаю. Хотя у слепых, в самом деле, есть тайна.

- Ты не говорила мне прежде.

- Может, и не тайна, а так – обстоятельство… Просто они не живут в этом мире вместе и одновременно с вами.

- Ты хочешь сказать… Но каждый человек живет в своем собственном мире и даже времени.

- В том-то и дело, что не в собственном. И едва ли это можно назвать миром. Они живут в комнате Пансионата, как вы ночью – в одном из привычных навязчивых снов. Полет пчелы рождает фантазию об острых зубах тигра, плевочки звезд – мечту об упорядоченности вселенной. Ты видишь всякий предмет вокруг и связуешь их между собой в целое, в сон. Ты видишь всякий предмет в мире, но не видишь себя – и знаешь, что так и бывает в снах. Но даже не в своем – в вашем сне обитают слепые. Ибо говорят о солнце и окне, зная, что придет утро и станет теплей, поскольку уверены, что солнце непременно взойдет. Но они не видели солнца и окна, они не знают, каково утро, о котором слагаете вы стихи. Они говорят вашими словами о предметах пространства, в котором обитаете вы – и даже розовой травинки не увидят, будучи не свидетелями, но персонажем чужого сна. Чему же научишься у слепых, если и войдя в дверь, не прикоснешься их мира?

- А я должен войти?

- Не спрашивай моего совета. Я не смею ответить.

- И они примут меня за Наблюдателя?

- Они примут тебя. Ибо, одолев преграду стекла, ты сам станешь миром. Слепые примут тебя там. Они примут тебя и сожмут в своих крепких объятьях. Ибо им свидетельствует не свет, а – тень. Не то, что проницаемо и ускользает от взора, но – обретенное в чутких сильных руках. Нельзя вам узреть Творца, и не умереть. Но слепые ощущают его ежесекундно. Умерев либо ослепнув, предстаете Свидетелю вы. Ибо един Творец. Но различна судьба обитающих в Его снах. Ибо в истинном месте становится всякий тем, что он видит. Не прозреет слепой. Но слепым станет зрячий, дабы погрузиться в невидимое и истинное ничто. Открыта последняя истина, и кто стоит пред ней нерешительно, суть только медлит…

- Послушай, но когда я отворю дверь, я потеряю тебя?..

вернуться назад

оглавление

читать дальше

        Читайте также:

ИГОРЬ ВЕГЕРЯ. ПРОЗА.

ПРОЕКТ ДЕМЕТРИУС.