ИГОРЬ ВЕГЕРЯ

БЕЗЫМЕННЫЙ

 ОПИСАНИЕ ДНЕЙ

ОЧЕВИДЕНЬЕ

   

В начале мир был пуст. Он не был пуст так, чтобы некто сказал: нет его вовсе. Но обнимал пустотой все, что поименуют твердым и мягким. Все было сразу, и не взросло иного из небытия – но все сущее извечно покоилось в пустоте.

И было темно и немо. И Один простирался всюду, не ведая противустоянья. Весь мир был в начале у Него, и мир был – Один. И не имел Он коснуться ничего и ощутить, помимо Себя, и причин двинуться, исполняя мир жизни, кроме дыхоновения Своего.

И взволновался Один от собственного дыханья – и это же было вкусом вдыхаемого Им в мир, становясь сладостью и горечью бытия.

И познал Он также в дыханьи тепло и холод. И вкусил благовонья едва рожденного.

И исшед из точки начал осязать нежное с острым, огненное с остывшим, бесформенное с изысканным – и не было ни одно великим либо малым в сравненьи с Одним. И все, что всколебал движением Он, слагалось в мир, оживая и сочетаясь между собой.

И отверз Он также свой слух, и различил звук, названный пением. И звук был приятен Ему, ибо возлюбившие Одного, пели о Нем.

И двинулся далее – звук же не ослабевал, ибо таково устроение мира, что голосам любящих несть препон. Немота же мира вопиет к покинутым всеми.

И замер Один перед некой твердью – холодной и гладкой. И голос из певших сказал тогда: «Отверзи также очи Свои – дабы видеть, сколь велик и прекрасен Ты».

«Но разве есть в мире, вместившее и Меня?» – вопросил Один. – «Нет, - пропел голос. – Поистине не исследим Ты. Но свойства поверхности, у которой предстоишь, таковы, что, оглядев все по частям, ибо нет Тебе иных способов, познаешь Себя». – «Может ли быть, чтоб не знал Я Себя прежде? И не всякая ли поверхность явилась через Меня?» – «Истинно говоришь, ибо не волен ты молвить ложно. Все явлено чрез Тебя. И все, чего ты коснешься, становится миром. Но то, что стало уже – этому лишь открылся Ты. И несть Тебя для утаенного. Ибо и Ты явлен лишь тому, что коснулось Тебя. А неохватное как объемлешь? Касаясь же, всяк Тебя любит, но любит по-своему. Отверзи очи – не Себя познаешь Ты, и не мир как он есть в истине – но то, каким предстал всякой малости, Кого любят и восхваляют здесь. И обратишься Сам тем, что зрит и любит Тебя».

И ответил Он голосу: «Да».

И ответил Один согласием певшему, не смея отвергнуть и меньшего в бесконечности, ибо овладела б тогда Им бездна, а Он повелевал ею.

И согласился, ведая и хитрость певшего, и зная об умышлениях против Себя. Но не дал избегнуть и отстраниться искуса сих слов, ибо знал также все о молчаньи и одиночестве.

И отверз Один очи свои.

А были свойства хитрости и тверди пред Ним таковы, что, оглядывая Себя, покоился Он недвижимо, и мир замер быть в границах времен своих.

И открыл Он глаза. И узрел Один Одного. И покуда медлил у зеркала, стали излетать во вне тверди малые подобья Его. И состояла в том цель обмана – но вовсе не суть. Так как была то хитрость любви к Нему и любовь хитрости – ибо всякое в мире хочет малых подобий тому, что любит оно.

И малые, как Один, исшед из зеркала - но не по произволенью Его, и не были они вовсе подобием Одного, но лишь образом и видом того, как предстоял Он в сиятельной плоскости.

И стали быть вне зеркал, названные людьми. И многие, выйдя, нашли слепоту здесь – узрев, что прекрасен и светел Единый мир. И остались слепы в нем навсегда. Другие же сказали: «Поистине светло сотворенье Его – но видели мы уже и придем видеть еще». И сказали себе в зеркалах: «Брысь».

И стали жить слепые среди слепых. И приходили к ним иные слепые, ибо Один еще медлил, глядясь в зеркало. И ждали, когда двинется Он и призовет их к Себе.

Но возжелали пребыть во вне двое, кто видели и не вернулись во твердь. Ибо пришел к ним некто, именуясь Сантаной. И сказал двоим: покуда видите, ваше все, весь этот мир, и ничей более – но сказал он неправду, ибо мир не был чей-либо, но стал оттого, что коснулся его Один, и длится, покуда не пресечется касанье.

И оттого, что поверили двое ложному гласу, отринул Он их навсегда. И остались двое властвовать над слепыми. И заклинаньями вызывали из зеркал иных подобных себе.

Слепые же не знали о том. Обманом овладели двое доверьем их, говоря, что пришли от Единого. И сказали двое еще – двое же оттого, что было слепым всегда два, а не один, голос – сказали, искушая чудом слепых: «Вот, не верите, ибо не даемся мы в руки вам, и нас как бы вовсе нет. Но всякий, в вере ступив десять шагов, отыщет пищу себе. И другой, насытясь, пусть идет пять шагов и два шага влево. И протянет руку ладонью вниз, и скажет, что место это весьма тепло».

И пошел первый и нашел обильную пищу.

И другой сделал, как говорили двое. И возопил из тьмы криком. Ибо то, чего касался, ожгло его.

И убоялись слепые тогда. Но каждый, кто ел, касались в страхе горячей боли. Ибо так двое велели им.

И всякому на ладони являлся след. И дали двое завет слепым: «А кто надумает искать пищу и покой души сам – пусть отыщет прежде рукой пожатья руки своей, и познает, от кого дарована ему жизнь. Ибо не вам, но нам поручен сей мир. Так как затворены вам очи, дабы не могли жить без тех, кто пасет вас».

И сказали слепым о слепоте их – а они не знали, что таковыми изблеваны из предел зеркала.

И устрашились словами и деяниями двоих. И спросили тогда слепые: «Или и мы не от дыханья Единого? Отчего еще вам отдал Он власть над нами?»

Но отвечали те ласково: «Все мы во власти Его. Но то, что дано нам, не есть власть. Ибо не тяжко бремя наше для вас. И огонь не бывает унижен, что взяты у него не одно тепло, но и свет».

«А что есть огонь?» – удивились слепые.

«Истинно, истинно слепы вы. Нам же дана не власть, но дано видеть».

«Скажите нам также, что такое виденье?»

«Нет у нас слов, - сказали двое, - изъяснить все. Ибо как уразуметь, что ходите под Единым, и ведомо Ему о каждом из вас. Всякий миг ощупывает и слышит шаги любого прежде, чем вы ступили. Но не так, как полагаете это вы. И неисследимы потому касанья Его».

«Но как знаете это вы? И каким образом нас приводите к пище?» – спросили слепые. – «Стоит ли один из двоих у стола яств, другой же – идет на голос, считая шаги?»

«Нет», - возгласили двое. И узнали слепые, как смеются они.

«Но отчего всегда двое вас? И как по-иному исчислить истинный путь?»

«Двое нас, ибо есть мы – мужчина и женщина. Путь же истинный находим не слепо, но глядя в мир. Ибо то, что вам тьма и ничто – для нас свет и удаленность. Ибо место, где происходит жизнь, как бы опора всему под стеклянным сводом. Свет проникает его, сам же прозрачен и вовсе невидим нам. Но различаем мы разделенную светом тьму. А тьма разноцветна и отлична по виду, и именуема в отделенности вещью. Свет же меж ней и нами измеряем шагами».

«Господи, возможно ль такое?» – удивилась слепые. – «Как куску тьмы опереться о невидимый свет? И научены ли Единым вы разделять меж собой тьму? И удалять, и приближать тьму руками?»

«Да», - ответили двое.

«Но как узнаете тогда о тьмах, что те же самые они, а не вовсе другие?» – спросили они.

«Глазом мы видим. Умом же постигаем зримую тьму. Когда цвет и форма, размер и опора те же, говорим – вещь та же на прежнем, что и вчера, месте».

«Вчера» – вы сказали…»

«Разве неведомо вам также и о днях мира? Тьма и свет отделены друг от друга. Тьма и свет – один день. Свет – днем, тьма – ночью. Тьма ночи укрывает все вещи, и мы становимся слепы, как вы. И засыпаем. Проснувшись же, говорим о свете минувшем – «вчера».

«Но двое вас… Всегда ли одни и те же двое приходят к нам?»

«Не верите либо насмехаетесь вы? – разгневались двое. – Разве не слышите нашего голоса?»

«Слышим два голоса одинаковых – одни и те же ли двое приходят к нам? А если всякий раз двое другие – как узнают они, что мы здесь?»

«Двое мы те же приходим к вам… Но то, что поняли – волен о вас узнать каждый. Ибо еще дано нам писать словами. А всякий видящий сложит осмысленно значки тьмы – и станет сие речью о вас…»

«Но будут ли слова верны?» – усомнились слепые.

И еще спросили они двоих:

«Отчего дано вам господство не над вам же подобным?»

«Сказано: не владеть нам поручено – видеть, и не тяжко бремя сие вам. Пищу приносим – чтоб зреть, как вкушаете. Ибо подобный нам бежит наблюденья. Свободу исто блюдя, и не ценит ничего более. Покуда горд отпаденьем от единого и себя же. Ибо волен быть во тьме и на виду света, и не быть вовсе – зная, как длят и пресекают мгновения. Ответьте двоим: дано ли и вам такое?»

«Нет», - возопили в страхе слепые.

«И это нам ведомо. Ибо нечем вам унять жизнь, не зная ничего отстраненного. Ибо нет иного для вас, чем соединенное с вами. Приговорены вы к миру, как сам Единый. В безысходности несвободы вашей подобны Ему. Свобода же – способ отстраниться себя и властвовать над другими и собою, как над другими. И к вам приходим не как иные, не взять от вас, ибо не отнимаем от вас мирозданья – но как сами приходите вы к себе».

И устрашив своим знаньем слепых, стали двое также предлагать им вопросы.

И спросили они:

- А ведомо, что нагими теперь предстоите вы нам?

И спросили их двое:

- Знаете ль также о мужах и женах средь вас?

И стали задавать вопросы о жизни и смерти, ибо не были вечны двое, и искали проникнуть тайны смертей и рождений.

И назвали свой главный вопрос:

- Вот, видим мы, что вы наги, и нет никакой тайны в вас. Но всякий день прибывает слепых, и не умеем вас счесть. Укажите путь прирастанья слепых, и каким образом рождаются у вас дети?

- Дети? – удивились слепые.

- Дети, - сказали двое. – Видим: нет меж вами ваших детей. Но разве те, кто придут, не были малы? Где скрываете, уча слепоте, ваших детей?

- Странное говорите, - вновь удивились слепые. – Нет у нас ни больших, ни малых. Но всякий, кто приходит, приходит из зеркала, а кто покидает, идет к Единому. И как обучить чему-либо другого, когда свои члены, и свою кожу, и свои уши имеет он. Чему учить: все, чего коснется иной – иное.

- Но кто приходит из зеркал, говорят ли вам новое?

- Равны нам, кто пришел в первый раз или был уже с нами. И не ведаем оттого истинного для нас числа. Ибо всякому встречному говорим: Ты. И все для нас ново. И сами рождаемся заново всякий день к нашей тьме.

- Но разве нету в вас памяти? Голос того, с кем говорили вчера, не узнан ли ныне? Длань, коей касались днесь, чужда ли сегодня? И не один ли голос вечно у одного человека?

- Слепы мы. Не знаем числа голосов и людей. Но если б и стало так по слову двоих – не изменится имя Ты у любого из нас.

- Но любовь? – спросили тогда слепых двое. – Скрыто ли от вас, что мужчина и женщина, встретив, любят один другого? Ибо есть они две половины одного. Ибо мягка и уступчива женщина, мужчина же тверд и упрям. И проникают друг другу в душу и тело. И хотят тогда подобия своего. И узнают один другого и по дыханью. У есть у них слова, понятные лишь двоим. И разве те, кого любите вы, не узнаны вами?

- Истину говорите: все узнано нами во тьме. Всего мы касаемся – не проникаем же никуда. Ибо двое, о которых известно нам – вы, кто задает нам вопросы. Тот же, кто слеп, повсюду один. И не имеет тайных слов от кого-либо. Всякому встречному теперь же говорим все. И сказанное теперь – не повторим после. Ибо всякое касание либо звук – лишь сейчас. И нет потому меж слепых неистинного, что зовете «любовью». Ибо как узнать встречное по тому, что ушло и нет? И желать тебе неподвластного? Но то, о чем говорили вы, верно только мгновенье.

И не спросили их больше ни о чем двое. Но сказали так.

- Поистине слепы. Следуйте же за нами, и научим мы вас.

И подчинились слепые. Промеж собою же говоря:

- Но откуда будем знать, что слова их есть правда?

- Верить  должны мы, - отвечали другие. И касались отметины на руке. – Как нам не верить?

И пошли за двоими. Но не крепка вера увлекаемых не своей волей. И не согрешили они пред Единым, и не открыли двоим в словах никакой тайны.

И соизмерял Он все это в зеркале.

Но возрос средь слепых один, решимый одолеть уводящих. И исчислил время, когда слепой и кто видит, одними словами спросят о шагах: «Кто ты?» И стал в такое время стеречь, дабы тот, кто видит, не избегнул его рук в час, когда будут равны. Никто же не окликал его.

И уразумел один, что молчанье есть хитрость. Ибо был колеблем извне чуждым дыханьем. Некто же молчал и не делал шагов. И простер тогда один руки, идя вперед. И объял того, кто дышал сокровенно. И возрадовался один, и вскричал: «Вот, теперь ты в руках моих».

«Ты же – в душе и сердце моем», - сказал некто. И боролись долго во тьме, пока не воззвал дышащий: «Теперь отпусти ты меня».

«Но кто, скажи, ты таков, чтобы повелевать мною?» – спросил слепой.

«Тот, кто с сего дня избрал тебя себе в услуженье».

«Разве теперь день?» – удивился слепой.

«Да».

«Видишь ли тогда ты меня?»

«Нет. Не вижу также души и сердца моих - они же во мне», - отвечал дышащий.

«Значит, ты таков же, как я? – спросил один с хитростью. – Я же избран теми, кто видит указывать место пищи».

«Обманом овладели они животом твоим».

«Но как мне знать, что не обманешь и ты?»

«Тщетно испытываешь меня, - рек некто. – Ибо не явлю никаких чудес и не умножу снеди. Но не будет у тебя и страха предо мной. И не стану делать отмет рабства на членах твоих. Избираю же тебя оттого, что не полагаешь ничего в мире вовне себя – но принимаешь таковым, как он есть, в руки свои».

«Кто же тогда есть ты, если удерживаю тебя?»

«Я есмь все, чего ни коснешься. Принял меня ты в объятья, и избираю тебя, возлюбив».

«Почему меня, а не двоих, от кого кормлюсь хлебом?»

«Слушай. И я был с ними. Избираю же ныне тебя, изблевав их – ибо в тебе только вера и истинное подобие мне».

«Значит ли это также, что и ты слеп?» – задал вопрос один.

«Да», - сказал дышащий. – «Был я слеп, и заглянул в зеркало, дабы испытать жажду вновь стать слепым. Но нет в мире такого, что воспретит и иной раз оглядеть мне себя же».

«Но как можешь избирать ты, если слеп, и не более меня в руках моих – так что близко совсем победа моя над тобой».

«Молчи, нищий. Ни тебе, ни кому еще не дано одолеть меня. Но близка победа твоя над теми, кто тебя видит. Ибо, знаю, ожидал ты видящих тут, и открою тебе тайну их пораженья».

«Назови же скорее секрет их, и сделаюсь рабом не их, но твоим».

«Нет. Не раб ты. Ибо нечего отъять у тебя. Но весь этот мир вверен в руки тебе».

«Говори же о тайне. Без слов уловки не разожму я перстов моих».

«Слушай. Слушай же не руками, но сердцем своим. Нет чего отнять у тебя – ибо все сущее имеешь здесь и сейчас. А посему не объят страхом, что гнетет видящих. Ибо ищут дробностей мира во вне, где их нет – дрожа не обресть либо же потерять. Ложно располагают вещи в измышленных удаленностях – не в истинном же средоточии видящих и невидящих. И мнят таким образом обресть, чего не имеют – но мир вверг их в несочтенную пустоту».

«Но как в тенета откровенья сего вовлечь Сантану?»

«Разве не знаешь ты, что видящих всегда двое? Ибо полагающий тьмы вне себя мертв есть один. И страх видящих – страх пред вторым и за второго. Слепой же неколебим и безбоязнен. И, разделя двоих, манит на вопль разлученных извние силы».

И развел один десницы свои, и отпустил дышащего. Наущеньем же тайным из слепых деву послал к Сантане. И пришла она к месту, где моют твердь соленою влагой. И завязал ей Сантана глаза, ведя с собой, и пытал в комнате из зеркал вопросами о слепых. Но пребывала дева во тьме истины – а пленивший ее полонен был сам.

И остался Сантана один, не зная того. Ибо уходили, как прежде с зеркалами по двое – дабы видеть слепых как боги. Но множились, выходя из зеркал, слепые. И глядел Сантана на всех слепых женщин, не зная, что всюду одна и та же, что вызвала себя из зеркал. И воззвал к ним, ибо не мог долее быть один: «Не знаешь меня? Коснись же, ощупай лице мое – вот я, твой живой повелитель…»

И схватили в тот миг Сантану слепые. И отшвырнули за предел мира, разбив зеркала. И разлетелись в небытии осколки с Сантаной.

И остался мир истинный для слепых. И открыл им тогда победитель, как боролся с Единым. И сказал слепым слова истины обо всем. И здесь они запечатлены верно.

Слова же одного были такие.

«Слушайте. Слушайте всякое слово мое, ибо не назначено часа, когда истина вдруг откроется вам. Внимайте во всякое время, ибо ни один миг сущее не утаено от вас.

Кто полагает мир скрытым и ищет выведать тайны его – полагает в себя заблуждение. Ибо ищущий разгадывает не то, что дается ему без усилий.

Загадок не существует, но некто изыскивает их, ибо полагает свою жизнь отдельной от мира. И находит лишь то, что сам разместил произвольно во вне. И страшно ему не решить загадки, ибо среди брошенного им в мир – сама его жизнь.

Но для прозревшего к слепоте нет ни тайны, ни страха. Ибо велики у страха глаза – мы же не видим. Нет у страха опоры, ибо мир и жизнь – одно, и названо – Путь.

Жизнь – путь. А мир – к чему приходишь своими шагами. И даже ловя пустоту – ты в миру, ибо попираешь ступнями его.

Мир – линия, у которой нет края. Не установлен предел мирозданью, ибо чего ни коснешься, всякий препон – еще мир. А то, чего не дано ощущать – нету вовсе. Как опереться на то, что ушло уже и чего еще нет? Кто видит ложно – поучает о времени. Но мир и время – одно. Осязая время, касаешься мира. Объемлешь его и принимаешь мир как он есть. И не страшишься, что мир и время минуют тебя. Ибо линия, на которой стоишь, неразрывна. Нет никаких пространств между точек ее. Позади – ни мира, ни времени, впереди – ничего. Токмо один человек единит протяженность и время. Нет других. А кто глядит и смеется теперь над тобой – также их нет. Нет вовсе в мире, ибо втиснуты в зеркала. И коли хочешь коснуться тепла их -  ощутишь холод. И смех видящих ложен. Истинен в них лишь страх. Ибо как живу быть без опоры? Как мнить основанье в несуществующем? Страх упасть в бездну холодит видящих. И также время полагают они вне себя. И дабы обресть часы, чертят на листах жажды. Но несть желаний их, и во веки не будет. И доказуя мир вне положенный, мир винят в противленьи. И говорят еще: супротивник Единый. Но то, что ставит препоны – основание жизни. А кто ищет избечь их, не Единого ищет – Сантану в разбитом зеркале. Он же отброшен, и нет Сантаны уже вовсе. Ибо нет и конца миру – но лишь начало, где Один провидит и об осколках.

Как искать опереться на то, чего нет?

Живем меж двух вздохов Его, и не мертвы, пока глядит Он рассеянно в зеркало. Зеркало же не опирается ни на что, но само основание жизни. Ибо – кто не понял еще – говорю: нет вовсе мира, но лишь остановка мира, где Один замедлил произвольно свой путь.

Но будет так: вздохнет, глядясь в себя, Он. И скажет: всякая часть Единого – не Единый. И отвернется. Ибо не тягостно Ему одиночество. И краткий миг медлит еще один – и тогда правит миром боязливый Сантана.

Но нет пространств между точками. Путь – есть мир Бога.

«И остается вам его малость. Ибо Я не гляжу уже в зеркало», - сказал Он.

Но прежде, чем двинуться – поставил одесную меня.

И увидел я как бы серую стену в пустынном расслабленном месте. И сухая мелкая поросль, и светлой масти собака укрылась в тени стены. И жена и чадо мои предстоят мне у зеркала. И как бы прозрел я в тот миг – ибо были отделены от меня, но все знал я о них. Словно линия стала в зеркале точкой – и я видел все разом. И в полудреме жары все были добры и ласковы. Но заметил я вдруг, как прорастают видимо рога из главы собаки. И увеличились, и стали ветвисты, как древо вишни. И сделалась собака как зверь олень. И овладел мною страх за ближних моих. И выхватил я топор защитить их. Но иная женщина явилась вдруг мне, неся покой и спасенье. И взвеселились все в умиротворении. И повернулся к ней – но девочка предо мной малых лет. И проведал неизъяснимо, что женщина и девочка – суть одна. И спросил юницы, как благодарить ее, дать ли за спасенье чудесное ей конфету? Но ответила девочка: «Сахару». И узрел улыбку на лице ея, коей не видел в жизни: ласкова так была, и стеснялась, и извинялась слов просьбы. И понял я, что женщина та – не женщина, и девочка – не дитя.

И как бы далее за зеркало ступил я. И в месте прохладном и несуетном встал, где вершится судьба мира. И Некто держал черный диск, не знамый мной прежде. И взял поставить его в назначенном месте. И пояснил, что сие диск конца времени.

И был я как онемевший у прозрачной преграды, отделявшей Его. И прибавил Некто тогда, что не будет показано мне конца, но дано видеть, что время не бесконечно.

И разъяснил о конце времени, ибо ведал о всяком сомненьи. И сказал тогда Некто: «Знаешь ты многое – знаешь и мненья о бесконечности времени. Не правы, кто судит так, и видишь теперь ты сам – ибо говорят о времени не как времени, но о протяженности царства, что длится вечно».

«И сказал Он: «Знаешь мненья такие – но малочисленны и недостоверны они. Ибо, кто наставляет так, учит и о Едином, что добр и милостив Он. И властен над рабами своими. Но если волен длить и вершить суд Один – Он же, кто свернет и окончит время».

И ужаснулся тогда я. И стоял немо.

И добавил Он: «Тебе открою, и передай, если хватит мгновений, что слеп и не властен Один над миром. Но идет своим неисследимым путем замкнуть круг. Ибо есть точка, где был Один и более ничего, но двинулся, и пресеклось всевластье. Но путь очерчен, и близка точка покоя. Знай: таков мировой круг».

И больше не было слов Его для меня. И обессущила пустота предо мной. И затосковал, и заплакал я, ибо диск поставлен и начал вращенье».

вернуться назад

оглавление

читать дальше

        Читайте также:

ИГОРЬ ВЕГЕРЯ. ПРОЗА.

ПРОЕКТ ДЕМЕТРИУС.